Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе. Роберт Рождественский

взмахнет.

      Выйдет на эстраду

       тенор —

      ручки распахнет.

      И, от упоенья млея,

      стоя на носках,

      станет песнею моею

      горло

       полоскать.

      Мне на муку и на горе

      песня задрожит.

      Будет песня в медном горле,

      будто в клетке,

       жить.

      Рваться из него на волю

      в зал полупустой,

      получаться неживою,

      чопорной,

      не той…

      Тенор будет нежно мямлить,

      томно завывать,

      будет он играть бровями,

      глазки закрывать.

      А в конце,

      привычный ужас

      в дамочек вселя,

      тенор выдаст,

       поднатужась,

      тоненькое «ля».

      И замолкнет деловито…

      Под визгливый стон

      я тогда на сцену выйду

      и скажу:

      – Постой!

      Ты поешь по всем законам.

      Правильно.

      И все ж —

      эта песня мне знакома —

      ты не так поешь!..

      Написал я эту песню

      ночью

       у костра.

      Я хотел, чтоб эта песня

      не простой была.

      Чтоб она из душных спален

      позвала людей.

      Чтоб ее

      хороший парень,

      как рюкзак, надел.

      Чтоб до неба,

       как до крыши, —

      искоркам взамен, —

      голос

       тихий и охрипший

      долететь сумел.

      И, растаяв в поднебесье,

      чтоб зажег зарю…

      Мне знакома

       эта песня —

      честно говорю!..

      Впрочем, что я здесь толкую

      и о чем кричу?

      Я ж не написал

       такую. —

      Написать хочу.

      «На самом дальнем западе»

      1964

      Нью-Йорк сверху

      Он пока еще

       не улей.

      Он возник

       из-под крыла,

      будто тлеющие угли

      небывалого костра.

      Вот,

       гляди,

      сползает набок!

      Вот,

       сейчас помчится

       вскачь!

      До восторга одинаков.

      И до ужаса горяч!..

      Люди вымотаны за день.

      Восторгаться

      людям лень…

      Но предельно осязаем

      стал цветастый жар

      углей!

      Мы,

       влетая в пытку эту,

      бережем глаза свои.

      Восходящей

       массой света

      самолет качнуло

      и…

      Небо черное в румянце.

      Зной

       объятья

       распростер.

      Наши волосы дымятся.

      Мы

       садимся

       на костер!

      Он —

       под нами

       в желтом нимбе.

      (Летчик,

       друг,

      повремени!)

      Все мощней,

      все объяснимей,

      ослепительней

       огни.

      И уже дома подробны.

      И понятно,

       что —

       куда.

      И видна

      аэродрома

      ровная сковорода.

      Соберите