Ничего не проси у Бога. Светлана Кручинина

прошла в комнату. В доме ничего не изменилось, все так же пахло лекарством, и еще прибавился затхлый запах. Видимо, давно не проветривалось помещение. Она подошла к форточке и открыла ее. В доме как будто никого не было. Варька тихонько крикнула:

      – Эй, есть кто дома?

      В соседней комнате застонала мать. С хрипотцой ответила:

      – Кто там пришел?

      – Мам, это я, Варя!

      – Чего орешь-то? – пробурчала мать.

      Варька прошла в комнату к матери.

      – А Любка где? Почему ты одна?

      – Любка опять нашла себе очередного хахаля и шляется с ним где-нибудь. А меня подыхать бросила тут одну.

      – С чего ты взяла, что они шляются? Может, они на работе?

      – Не работают они оба! – заорала мать.

      – На что же тогда они живут? – удивилась Варька.

      – На мою пенсию, естественно.

      – А зачем ты им ее даешь?

      – Они будто у меня спрашивают.

      – Не отбирают же они у тебя ее?

      – Не отбирают. Но я ведь сама в магазин и в аптеку ходить не могу. Посылаю Любку. А эта идиотка тратит мои деньги на то, что ей вздумается.

      – Мам, так ты бы не лежала, а сама ходила. Не древняя же ты старуха.

      – Не могу я ходить!

      – У тебя что, ноги отказали?

      – Не твое дело! Болею я.

      – Может, тогда тебе скорую вызвать? Увезут, подлечат.

      – Еще чего удумала? Не поеду я в больницу!

      – Ты же сама себя в гроб загоняешь раньше времени. Ведь говорят же, не поминай петлю, а то черт сам тебя туда затащит. А вечно только о болезнях и смерти твердишь. Зачем?

      – Ух ты, как она заговорила. Ты меня еще учить будешь? Я тебя не звала! Не приходила столько времени и еще не приходила бы. Кто тебя тут ждал? У меня есть Верка, есть Любка, а ты пошла вон отсюда! Этому дураку рога наставила, а он и рад-радешенек. Он меня простил, видишь ли. А мне нужно было его прощение-то? Да плевала я на него! Не любила тебя никогда! А он любил неродную больше, чем своих родных. Ну не идиот он после этого? Ненавижу! Она жалеть меня пришла. Не нужна мне твоя жалость! Не приходи сюда больше.

      Варька повернулась и пошла к двери. Мать еще что-то кричала ей вслед. Но она ее больше не слышала. Горло больно сдавило обручем, как будто кто-то душил ее. Задыхаясь, она выбежала на улицу, хватая жадно воздух. Еле сдерживая рыдания, побрела прочь от этого чужого ей дома. Быстрым шагом прошла улицы. Слезы больно сдавливали горло, но она терпела. Выйдя из поселка, она бегом побежала в березовую рощу. И только там, среди берез, дала волю слезам.

      Если отцу она чужая, то матери-то она родная. Как можно не любить своего ребенка? Варьке о таком счастье и чуде приходилось только мечтать. А тут такая ненависть от родного человека. За что? Она же не просила ее рожать. Варька любила мать и никогда ничего плохого ей не делала. Видимо, родившая это не значит, что любящая. И дети бывают лишними. А может, женщины не матерями?

      Варька так долго была в роще, что не заметила, как начало темнеть. Стояла полнейшая тишина. Березки перестали шелестеть