Афина Паллада. Павел Николаевич Девяшин

овражек?

      – Овражек и есть. Извольте убедиться, вон там тянется долгая и широкая колея. Не Бог весть, какая впадина, но схорониться от пули, пожалуй, в самый раз.

      – Спасибо, Георгий Осипович, – петербуржец с видимым облегчением спешился. Как видно, путешествия верхом были ему не особенно обольстительны. Кабинетная работа неизбежно накладывала губительный отпечаток даже на самых молодых и сильных. К своему возрасту Данилов начал едва заметно полнеть. Год, много два, и капитулировавший организм начнет выкидывать неприятные фортели.

      – Притомились, Евгений Николаевич? – добродушно поинтересовался Гнедич.

      – Пустяки. Немного непривычно и только. Не каждый день, знаете ли, выпадает подниматься в горы.

      – Полноте! Это еще не горы, а так-с. Помню, о прошлый год взбирались с Владимиром Михайловичем к самым вершинам. Вот где дорога в небо! Телеги не пройдут, да и лошадями не всегда можно…

      – Так где, говорите, обнаружили тело покойного коменданта?

      – В самом конце овражка, у Вороньего камня. Фельдфебель, будьте любезны, покажите господину Данилову.

      – Слушаюсь, ваше превосходительство!

      Евгений Николаевич придержал ретивого служаку за рукав шинели:

      – Мне бы, братец, ружьишком одолжиться.

      – Каким ружьишком? – не понял Некрасов.

      – Самым что ни на есть обыкновенным. Образца 1808 года. Найдется такое?

      Фельдфебель обрадованно закивал:

      – А как же, ваш бродь! Сыщется, коли надо!

      – Что вы задумали, господин штаб-ротмистр? – поинтересовался Гнедич, по-прежнему не покидая седла.

      – Небольшой следственный эксперимент, Георгий Осипович.

      – Стрелять собираетесь? – снова вмешался подъесаул, которого, в общем-то, никто ни о чем не спрашивал. – Я бы не посоветовал, ваше благородие. Больно тихо. Птицы не поют. Неладно на душе. Дозвольте, Георгий Осипович, погулять?

      – Дозволяю, Никита Прохорович. Ступай с Богом, – комендант мелко перекрестил бесшумно скрывшегося в зарослях казака, и не подумавшего дожидаться одобрения. Знал шельма, за доблесть ему от начальства многое простится. Наверно, знал.

      Беспокойно озираясь, Гнедич предпринял, было, робкую попытку, если не предварить затею жандармского обер-офицера, то хотя бы ее отсрочить до возвращения пластуна. И, разумеется, не преуспел. Памятуя о зароке, Данилов успокоительно сделал рукой:

      – Да бросьте, Гнедич! Что может случиться? Подозреваете новый капкан хищников? Ерунда! Как часто случаются нападения на разъезды? Один раз в месяц? Не беспокойтесь, у абреков вышел положенный лимит.

      – Так-то оно так, ваше благородие! Однако я убежден, что основания для опасений все же наличествуют. Видите ли, подъесаул…

      – Померещилось вашему подъесаулу, померещилось! – отрезал Евгений Николаевич и, не глядя ни вправо, ни влево, прошествовал к своей кобыле. Потянул узел на свертке, и рогожка полетела наземь. В руках петербуржца оказалось облаченное в старый бушлат и списанный