La Critica. Первая книга казанской трилогии. V.S.

это тиктоник! – орал я.

      – Зацени-зацени! Я робот! Стиль робот! – не отставал в проявлении безумия Стальский.

      – Разложи большой стол! – скомандовал я и сам же разложил стол. – Это брейкданс, господа.

      «Ахахахаха» – раздавался чей-то одобрительный пьяный смех.

      Solía ser entonces como un libro abierto, pero leí la letra pequeña del texto, como un arquitecto construyendo cada efecto, correcto, incorrecto, se aprende todo al respecto.

      – Это белая горячка, – дамы приглашают кавалеров! – сказал кто-то кому-то.

      Saber que algunas personas quieren el daño, subir peldaño toma tiempo, toma año, con mi peluche mirando lo cotidiano, dibujos transformaban el invierno en gran verano, papá me regaló bajo mi insistencia, un juego que trataba de ocupar la resistencia, pero en la patio quisieron la competencia, fue cuando sentí mi primera impotencia, Mil novecientos setenta y shh…

      – Белый медведь, слушай внимательно, медведь, меня… Себя! Медведь?!.. – говорил Стальский кому-то по телефону. – А-ха-ха-хи-хи-хиии-хи! Кха! Кх!.. Х-х-х… Тьфу!

      Mil novecientos setenta y shh…

      Mil novecientos setenta y shh…

      – Господи, как же ты похожа на неё! Ты уж извини!.. Женщины не любят быть на кого-то похожи, как и люди, ик!.. Прости, Стальская, ик!.. Ик!.. Ой, ё!.. Ик… А!..

      «Я лечу в тумане капризной птицей,

      Я молчу, мне сверху не видно лица.

      Знаю я, что будет туман не вечно,

      Знаю я, что ты мне летишь на встречу.

      Может быть, с тобой на пути столкнёмся,

      Может быть, на землю вдвоём вернёмся.

      А пока дороже всего на свете

      Для меня свобода и быстрый ветер!»

      – …Он мне такой заявляет… – что-то рассказывала мне Марта, но мой мозг отказывался понимать.

      Mil novecientos setenta y siete, no me diga no, ya no lo presiente, todo lo que cambia lo hará diferente, en el año que nace la serpient shh…

      *****

      – Пять минут до цели. Ты готов? – бородатая морда орёт мне прямо в ухо.

      – Да, чтоб тебя, всегда готов, – злобно отмахиваюсь я от напарника-незнакомца.

      – Минута до цели! – снова тот же голос из той же морды.

      – Готов! – я сосредотачиваюсь.

      В моих руках штурвал самолёта. Облака расступаются, и моему взору предстают два одинаковых небоскрёба.

      – Давай, брат, Шварцкопф и Хенкель! – фанатично орёт напарник.

      – Шварцкопф и Хенкель, брат! – ору я и направляю самолёт на ближайший небоскрёб.

      Сто метров, семьдесят метров, пятьдесят метров… Какая скорость!

      «Нет, здесь что-то не так… Я не могу…» – проносится у меня в голове.

      – В чём дело, брат?! – снова бородатый напарник. – Держи курс! Что ты делаешь?!

      – Я не могу врезаться в них! Эти небоскрёбы… Я знаю эти небоскрёбы! Это Стальские! – я пытаюсь отдёрнуть руки от штурвала, но они прикованы наручниками.

      – Давай, брат! За Родину! За «Серп и Молот»! Шварцкопф и Хенкель, брат! – не унимается бородатый напарник.

      – Нет!!! – я увожу самолёт в последний момент перед столкновением с головой Стальской, и беру курс на Статую Свободы; оба небоскрёба провожают самолёт взглядами.

      В лобовом стекле увеличивается изображение упитой и обрюзгшей рожи Статуи Свободы. В последний миг перед ударом Статуя Свободы зажмуривает глаза.

      «Allez venez, Milord

      Vous asseoir à ma table

      Il fait si froid dehors

      Ici, c'est confortable

      Laissez-vous faire, Milord».

      *****

      «Vous