Кусатель ворон. Эдуард Веркин

в этих сараях. Тихо, и столбы все внаклонку, мазер Раша, короче, Andrey Rublioff. Мне, одним словом, понравилось, я вдруг подумал, что неплохо бы здесь на самом деле пожить в апреле, и стал подбирать себе живописный сарай, но тут мы вдруг вышли на набережную возле памятника мышке.

      Пятахин тут же принялся натирать мыши нос, а я поспешил к тетеньке, торговавшей копченой рыбой. Потратить суточные, купить стерлядь, или копченого сома, или снетка, воспетого классиками, или ряпушку. Но оказалось, что сомов и прочей русской рыбы в Волге нет уже давно, а в продаже есть только копченая камбала и соленая треска, ну, карась вот еще, терпуг.

      Купил головастого карася, сфотографировал. Тег «Русь», а куда еще карася приставишь? Захотелось посидеть на скамейке, поглядеть на воду, сжевать карася и написать пару тысяч строк, что-нибудь в духе «Плёс: город контрастов», но Жмуркин сказал, что карась – это не то, зачем мы сюда приехали.

      И бронзовая мышь – тоже не то.

      Нас интересует культура.

      И мы отправились осматривать город на предмет культуры. Мы осматривали, а Пятахин все рассуждал об архитектуре деревянных уборных, в частности о том, что можно возвести трехэтажный сортир на высоком-превысоком берегу и испытывать самые возвышенные чувства…

      Ну и так далее. Видимо, зацепило.

      Набережная оказалась длинной и понравилась мне гораздо меньше, чем улица с сараями и канавами. Редкие местные жители глядели неприветливо, а иногда откровенно злобно, продавцы рыбы скрипели зубами, вывески изобиловали буквами «Ъ», у берега колыхались ржавые лодки, мусор, двухпалубные яхты, водные мотоциклы и скутеры, и изумрудного цвета водоросли, которые трудно было принять за настоящие, настолько они были яркие.

      Кошки еще. Их тут водилось как-то уж очень много, они деловито рыскали вдоль реки, валялись на крышах, нагло сидели прямо на дороге, и не было на них ни собаки, ни вообще какой-то управы, даже Пятахина, пытавшегося испугать их бешеным лаем, кошки не боялись, презрительно чесались или вообще смотрели сквозь.

      Добрались до центра Набережной. Центр от окраин отличался еще большим обилием «Ъ» и заведениями в стиле «Форточкинъ и Сынъ», со Снегурочкой тут не знакомили, зато предлагали настоящих русских блинов со сметаной, семгой, икрой, курицей, медом, яблочным вареньем, ветчиной и еще сорока тремя припеками. Мы неосторожно на блины купились и заказали три порции; впрочем, почти сразу выяснилось, что со всеми вышеозначенными радостями блины уже съели, невостребованными остались лишь вполне себе монстрические блины с рисом и зеленым луком. Прогулка вкупе с речным воздухом разожгли аппетит, решили с рисом и луком. Крупногабаритная тетя-блинница достала из-под прилавка лоток с блинами и, ловко перебрасывая блины из ладони в ладонь, нафаршировала их зеленью, после чего плюхнула получившейся еды в пластиковые тарелки и сунула нам.

      Жмуркин высказал блиннице неудовольствие этой странной антисанитарией, тетя не стала вступать в дискуссию и предложила за полцены забрать блины обратно. Лично я был за, но Пятахин заявил, что ничего, он, как всякий заводчик тойтерьеров,