Кусатель ворон. Эдуард Веркин

пятнадцать с виду.

      В костюме. Никто не ходит в костюме в пятнадцать лет. Ну, разве что на свадьбах, похоронах и на ЕГЭ. Ладно, придется разобраться. Видимо, один из моих недоброжелателей, в последнее время много их у меня завелось, если по моему блокноту, то двадцать три, то есть это из действующих, из активных, потенциальных я вообще не считал. И каждый из этих граждан мечтал плюнуть мне в ухо отравленной слюной во время моего дневного отдыха в подшивках «Крестьянки».

      Отправился разбираться.

      Будка… Ну, то есть Незабудка поглядела на меня с уважением, сморщила глаз, почесала ухо. А я ей кивнул. Выбежал на улицу.

      Пыль, пыльное лето какое-то, даже скоростные поезда пылят, никогда такого не случалось. А этот на мотоцикле так и сидит.

      Я приблизился к мотоциклу и сказал:

      – Ку-ку.

      Наглец обернулся.

      – Привет, дружище, – улыбнулся он.

      – Привет…

      Как-то у меня за ухом заболело, вот когда дужкой очков натрешь, а потом загниет и ночью дергает, вот и сейчас сразу задергало, и сразу в палец, между ухом и пальцем натянулась горячая струна, и этот, который сидел на мотоцикле, он за нее дернул.

      – Я вижу, камрад Геннадий неплохо поработал над своим пепелацем, – сказал наглец. – Тюнинг, кастомайзинг, фрезеровка. О, ручки с подогревом! И вообще… Молодцы.

      А он изменился, подумал я. И очень. Голос вот как был, так и остался. Хотя, пожалуй, стал повзрослее. И поувереннее. И вообще. Изменился. Солидняк, мне бы так. А времени всего ничего прошло, года два. Или больше уже?

      – Двигатель увеличенного объема, дисковые тормоза, тюнинговый бак…

      – Ты стал разбираться в технике? – спросил я.

      – Приходится, знаешь ли. Положение обязывает, нельзя отставать, ну и все такое. Так где наш Геннадий?

      – В Ярославле, в Суворовском училище.

      – Вроде же тебя отец хотел в Суворовское… – вспомнил Жмуркин.

      – А отправился Генка.

      Какая-то мелодрамь, подумал я. Друзья встречаются через двадцать лет, один так и остался сантехником, сидит в трубе, а другой заведует политехническим институтом. Плывут на плоту, песни поют, робинзонят. Тот, кто в трубе, пытается показать, что жизнь удалась. Интересно, кто из нас в трубе?

      Неловко. Говорить не о чем, а лет прошло всего немного…

      Жмуркин, покоритель подпространства, исследователь жизни, Одиссей экзистенции, человек, устремленный в будущее. Кажется, он хотел стать режиссером. Интересно, стал? Прическу другую сделал, ботинки чистит, в галстуке, что самое странное.

      Жмуркин помял галстук.

      – Генка да, в Суворовском… То есть оно не совсем Суворовское, там какой-то кадетский корпус с химическим уклоном. Короче, сплошная армия, а потом можно в какую-то бронетанковую академию…

      – Однако… Веление души?

      – Отец законопатил.

      – Это по-нашему, по-древнегречески.

      – Ну да, по-древнегречески.

      Я улыбнулся. Жмуркин продолжал изъясняться вычурно. Как раньше. Все как раньше…

      Жмуркин улыбнулся