Валкер. Кентий Ров

полчаса мы уже сидели на какой-то лавочке, я был пьян, но недостаточно, чтобы сказать, что мне хватит – как будто есть та самая стадия, в которой ты себе это говоришь. Мне нравилось в неё верить. Мы молчали, а потом Аля вдруг с абсолютно серьёзным лицом, холодно, жестоко, словно втыкая в меня здоровенный осиновый кол, произнесла:

      – Я тебе не дам.

      Кнопка самолюбия вдавилась по самую подкорку головного мозга. Я почувствовал, что эта фраза со всей дури вмазала по моей маске. Так, что шпага погнулась… Так, что маска затрещала… Так, что даже судьи перекрестились… Внутри меня включились сирены, эго кричало, как мать над трупом сына, всё вокруг горело, воцарившийся хаос занимал каждую клетку организма. Мозг злобно пульсировал, выкрикивая проклятия: он, как никто другой, знал, что все его мощности после этого «удара» будут направлены лишь на одну цель. На одну особь, лишая тем самым меня права выбора, а её субъектности.

      – Ладно, – мне показалось, что даже прохожие услышали звук от взрыва.

      На следующий день мы пьяными завалились в какой-то хостел. Я всунул тысячу полной женщине, которая очень мерзко ухмылялась, выглядел я, наверно, ужасно жалко. Большую часть ночи Аля пугала несчастных тараканов криками. Уснул я, так и не кончив. После того вечера мы стали достаточно часто встречаться, в основном уже у меня в квартире: там было некого и нечем пугать. Выяснилось, что она самую малость безумна: Алина воровала магниты с холодильника, вечно пыталась напиться сильнее меня, а наши разговоры всё ещё были боями – я уставал. Все мои рассуждения и философские бредни тотчас разбивались о воспоминания про бывших парней, которые, конечно, вжимали несчастную кнопку на полную. Отыгрываться я мог только в сексе, и то не всегда.

      – Я лишь позволяла ему себя любить.

      – Ты ведь знаешь, что так говорят лишь трусы и идиоты?

      – Почему?

      – Односторонней любви не бывает – это мазохизм, извращение.

      – А мы тогда почему?.. Ответь.

      – Масса выстраивает вокруг себя каменные стены, или водопады, или спрессованный воздух…

      – Ты опять начинаешь, слушать же невозможно, как Завистовский… – кажется, у того парня была какая-то вихлявая фамилия.

      Здесь я обычно хватал её за спину, прижимал и целовал: чувствовал, что проигрываю почти все очки, даже то, которое начисляется за стыд, который у меня вызывал сам факт моего «подсчёта». А потом были вот такие речи:

      – Знаешь, я всегда убегаю от тех, кто мне нравится.

      – Зачем?

      – Не знаю.

      – Ну хорошо, что я тебе не нравлюсь…

      Мы смеялись бренчанием проводки на электрокуртках.

      Потом я вёл её до метро. Продолжалось это где-то месяц, ничего не менялось, лишь пьяная стагнация. Вечные обоюдные атаки, а судья забыл про правила приоритета. Как-то раз мы сидели на остановке, а напротив стоял какой-то мужик и голосовал. Одет он был в футболку «Kinder Chocolate», что мне казалось безумно забавным. На лице мужчины виднелись явные признаки запоя, а ноги предательски подкашивались каждый раз, когда он пытался поднять