Валкер. Кентий Ров

свернул с Советского проспекта на улицу имени Ленина, канистра булькала. Если бы Ваня не знал, куда идёт, то наверно бы заблудился: из-за общей темноты дорога казалась лишь линией, ведущей в черноту. По бокам от проезжей части стояла череда коммерческих зданий, из которых всё ещё работали немногие: популярный книжный магазин и менее популярный, вывеску которого закрывало полотно с надписью «АРЕНДА», два общепита, находящихся в двух метрах друг от друга, «АРЕНДА», «АРЕНДА», у ночного клуба стоит толпа людей, мигая сигаретами в темноте, спорт-шоп с оторванной от здания буквой «д», который все называли «аидас», а рядом другой – «АРЕНДА», напротив друг друга четыре магазина дверей, которые были разделены сток-маркетом одежды для беременных, закрытым, и пивом на розлив, а дальше ещё несколько старых магазинов, замотанных в красное полотно – «АРЕНДА». Ваня знал, что чем дальше идёт, тем больше будет этих надписей. Он и сам в ближайшее время хотел повесить такую на свой офис. По-хорошему, это надо было сделать ещё прошлой осенью, через полгода, как он вернулся из-за болезни матери. Уже тогда всё определилось: клиентов почти не было, а те, что заходили, брали мазь за триста рублей и частенько не возвращались. Не украшала ситуацию и полная некомпетентность Вани как управляющего: товар почти никогда не сходился с кассой, накладные произвольно валялись в разных частях магазина, а свежий долг по кредиту всё рос. Нельзя сказать, что он не старался всё исправить, но любая проблема вызывала в нём приступ паники, ведь он абсолютно не понимал, что делает. До этого он продавал только свои картины на Невском, но продавал паршиво: ему едва хватало денег на оплату комнаты в хостеле; да и картины были невысокого качества. Ваня не раз слышал, что у него талант, но его писанина, что бы он ни делал, получалась заранее мёртвой, словно и не картины с натуры, а скучные и несвязные миражи, может, и была возможность превратить это в свой стиль, но он не смог. В итоге все его работы так и остались валяться на подоконнике в том хостеле, а он в спешке уехал, надеясь спасти смертельно больное семейное дело. Не вышло. Мамы не стало в сентябре. Предложения по сдаче поступили почти сразу, но Ваня отказывался, обычно говоря, что из-за воспоминаний, которые там остались: отчасти это было так, но правда была в другом. Ивана всегда вгоняли в тоску эти вывески, ведь сдать помещение – это всегда отчаяние. Когда ты закрываешь площадь, ты ещё надеешься что-нибудь там открыть, у тебя всегда есть маленькое окошко, в которое ты смотришь и думаешь, что сделаешь ремонт, найдёшь другую компанию или, чем чёрт не шутит, откроешь свою, возьмёшь новый кредит на товар и начнёшь заново. Когда ты сдаёшь помещение, заранее знаешь, что это конец. Даже если его и снимут, будут деньги, но не будет завтра, окно, которое пропускало немного света, навсегда закроется. Иван точно знал это: он видел десятки пьяниц, которые побирались по Васильевскому острову, но при этом далеко не все