Я не верю крикам птиц. Женевский квартет. Лето. Евгения Луговая

железным заслоном от несовершенств нашего мира.

      Так Айрис закинула первый крючок в его отвердевшее после нескольких вялых окололюбовных историй сердце, с неподдельным вниманием и уважением слушая его любимые пластинки. А уж когда она показала ему пару ни на что не похожих песен (кажется, это был русский романс в готической обработке и вамп-метал с мощным женским сопрано, словно написанный самим Дракулой для бала Сатаны), Джонни проникся к ней уважением меломана, безошибочно узнающего своих. Другой нетипичной точкой соприкосновения стали их суицидальные шутки. Они так часто шутили о том, как, где и когда можно умереть, что иногда Джонни казалось, что все это всерьез. Один раз, когда Айрис сидела на подоконнике, у него в сознании промелькнуло страшное видение: она падает, как подбитая камнем чайка, а он беспомощно стоит и смотрит в мазутный провал окна, не в силах спасти ее.

      Музыка… Когда-то он и сам мечтал стать выдающимся музыкантом: играть не на доступной каждому акустической гитаре, а меняющими сердечный ритм электронными гитарными рифами. Не исполнять чужие песни, а импровизировать. Однако Джонни отступил без боя, осознав, что для этого надо неопределенно долгое время работать на износ, вкладывая в успех намного больше того, что имеешь, ничего не получая взамен. Пришлось заползти обратно в свою берлогу, как уставший от лета и мечтающий об очередной спячке медведь. Заштатный женевский бар три раза в неделю как раз его уровень. Как говорится в одной ирландской поговорке: «Если кинуть камень в пабе, он точно заденет как минимум трех поэтов или музыкантов». Таких, как он слишком много. Миру не нужны одинаковые голоса.

      Отец часто говорил: «Не боги горшки обжигают», но Джонни пришел к выводу, что все же боги.

      В эту минуту автобус проезжал мимо ночных полей не освещенных лучами фонарей – швейцарское государство почему-то экономило на электричестве. Джонни старался, чтобы выбранная песня соответствовала настроению и проплывающему за окном пейзажу, поэтому включил медленную, исполненную мрачного томления композицию Ника Кейва, когда они проезжали мимо тюрьмы Шамп-Доллон.

      Бездумно глядя в окно, парень разглядел маленькую, согнутую пополам женскую фигурку, выходящую из тюремных ворот. Каково это, навещать мужа, брата или ребенка, зная, что они совершили что-то ужасное? Какое чувство преобладает у посетителей, покинувших зону вынужденной несвободы: грусть или облегчение?

      Он слышал, что в швейцарских тюрьмах комфортные условия, что-то вроде двухзвездочного отеля. Просторные камеры, книжные полки и собственная ванная комната. Может даже лучше его съемной квартирки в Папланже. И опять же – не надо ничего делать, за тебя уже все решили.

      Джонни лукавил: ему нравилось в Папланже. Тихая коммуна среди подсолнуховых и кукурузных полей отвечала медленным, флегматичным ритмам его души. Суета больших городов отравляла – именно поэтому