Козий бог. Дарья Михайловна Леднева

вздуется. И так уже смердит хуже некуда.

      Поздоровались.

      – Машинист оттащил его с рельс вон туда, ― Григорий Константинович махнул в сторону двух невысоких ёлочек, непонятно как оказавшихся у железной дороги, вдоль которой если и росли деревья, то осины и берёзы, реже – тополя.

      – Понятно. А разве этот участок путей к вам относится?

      Майор прекрасно помнил, как в прошлом году, когда из Зелёномховска пришло распоряжение провести субботники и навести порядок вдоль железной дороги, Григорий Константинович и председатель соседнего зверосовхоза взвились петухами и чуть не заклевали друг друга до смерти в попытках решить, кто какую часть дороги убирает. Часть у станции была более загаженной, и никто её не хотел. В конце концов, кто-то добропорядочный и сердобольный вызвал полицию. Николаев принял от председателя садового товарищества взятку козьим молоком, картошкой и самогоном, и присудил ему более чистый и дальний участок.

      – Да, вот, видимо, всё это моё богатство, ― усмехнулся Григорий Константинович.

      – Вы знали погибшего? Из местных?

      – Да как сказать, ― пожал плечами председатель. ― Вроде не узнаю. Хотя, может, из зверосовхоза, или из Кашинки, или из Любавинки, они же тоже на нашу станцию ходят. Так что надо искать, опрашивать. Хотя, может, и видел его где-то, но не помню.

      Тело лежало под елями, накрытое старой простынёй, чуть пропитавшейся едкими пятнами. Николаев сдёрнул ткань и услышал, как позади едва слышно взвизгнула стажёр. «Пожалуйста, пусть её не стошнит, пусть её не стошнит. Я не заслужил такого позора!»

      Глаза стеклянные с лопнувшими красным сосудами. Лицо восковое, перекошенное. Рубашка у горла была разодрана в клочья и окровавлена.

      Майор надел перчатки и отодвинул край рубашки: на коже почти нет повреждений, только на пядь ниже ключиц – две кровавых отметины, точно от рогов. Крови мало. Посмертно.

      «Вот Варечке работёнка».

      На шее покойника висел серый мешочек. Николаев аккуратно его срезал и открыл. Вдохнул душистый аромат знакомых трав, чуть закружилась голова, закашлялся и завязал мешочек.

      «Аир и барвинок. Это аир и барвинок так пахнут», ― в мыслях всплыл голос бабушки.

      – А вы уже здесь! Здорово, Павел Антонович!

      От садового товарищества через луг два санитара в синей форме несли носилки и покрывало.

      – Как нам сегодня-то подфартило-то, да? Уже воняет?

      – По такой жаре!

      – Будешь осматривать или можно забирать?

      Майор и Василенова сделали несколько фото погибшего, и Николаев кивнул санитарам:

      – Берите, я уже достаточно видел. И скажите, что подробный отчёт нужен к вечеру.

      Когда санитары ушли, майор спросил у председателя:

      – Где труп изначально лежал?

      «Ну и жарища!»

      Григорий Константинович пожал печами. Он тоже запарился. Для встречи с майором он надел накрахмаленную рубашку, но теперь узкий ворот врезался в мясистую шею и поддушивал.