звена капитан Назмеев, в 42-м году его сбили, он попал в плен, бежал. Потом опять воевал. Закончилась война, мы базировались в Белоруссии. Ночью, я дежурил по штабу, подошла машина –
два человека, как их всегда рисуют, на глазах у меня содрали с него погоны, посадили в машину и увезли. Жену и двух дочек забрали. Так и канул –
ни слуху, ни духу… Это было страшное время, 1948 год…». Пилотам не у кого было искать защиты, кроме, как у командира, которому верили и на которого надеялись. И командир не оставлял в беде своих орлов. Как любое дело он доводил до конца, так и не бросал никого из своих. Но тут и командиру пришлось нелегко. Офицеры-особисты очень не любят, когда им, тем более, в присутствии других офицеров, делают замечания, выговаривают, пусть это и командарм. Воспринимается это ими как личная обида. У них свое начальство, свои представления о ценностях. У Рязанова противник оказался боевым, писал много докладных против него. Какой-то компромат, вероятно, был. Например, указывал, что Рязанов был арестован, но скрывает это. Он, видимо, решил, что – этим- то он уж наверняка добьет дважды Героя. Жалобщика тогда вызвали в особый отдел и спросили, откуда он об этом знает, от Рязанова ли слышал. А когда он ответил, что не от него, посоветовали эту информацию забыть, как раньше советовали это сделать самому Рязанову. Так что, далеко не все относились к нему с любовью и почтением. Как говорил сам Василий Георгиевич: я не червонец, чтобы всем нравиться. Замполит полковник Черноусов тоже почему-то писал жалобы на Рязанова. Неизвестно, какие партийно-политические расхождения у них были. Может, замполит полагал, что его должность требует не меньшего уважения, чем командирская. На одной из фотографий Черноусов выглядит почти юношей, румяный, пышущий здоровьем. Он был непримирим, писал без устали, с задором и энтузиазмом. Вероятнее всего, Рязанов, относившийся к политработникам без почтения, – он сам немало прослужил командиром-комиссаром и ценил их, прежде всего, по делам, – как-то задел своего заместителя по политической части. В корпусе на фронте почти все замполиты летали, вели за собой бойцов. Многие погибли смертью героя. А здесь, может, оказалось не так.
Потом, уже в Киеве, новым замполитом стал генерал Рубочкин, с которым Рязанов сработался. О военных делах Рубочкина очень тепло писал А.Д. Якименко, видимо, его друг, называвший его в своей книге Сашей. Мама дружила с семьей Рубочкина, с Надеждой Григорьевной, женой Александра Васильевича, и после смерти отца. Жили мы недалеко, ходили в гости друг к другу. Я помню, – мне было лет шесть, – как меня поразили несложные фокусы с магнитом, которые мне показывал Валера Рубочкин, сын Александра Васильевича. Потом Рубочкина перевели служить в Монино, где он и умер. Внук Рубочкина, Александр Сладков, сын его дочери Галины, ее я запомнил юной красавицей, стал сейчас известным военным корреспондентом на РТР.
Когда в 1944 году Александр Покрышкин, уже знаменитый летчик, получил третью звезду Героя, командир корпуса Утин сказал: "Ну, теперь держись, Александр Иванович.
