Разлом. Сергей Николаевич Галикин

подтягиваясь с силой на руках, а обе ноги кроваво и страшно волочились на одних штанинах следом. Он, то по-бабьи всхлипывал, то начинал исступленно и хрипло выкрикивать какие-то слова. Наконец, голова его обвисла и он, судорожно дернувшись, затих, завалившись набок.

      Дядя Митя полз на четвереньках, часто останавливаясь и осторожно прощупывая ладонью перед собой выжженную траву:

      –Хлопцы, где ж вы, хлопцы, не бачу… Где ж вы, хлопцы… Не бачу я, хлопцы. Не бросайте мене, хлопцы…

      Из его плотно сжатых дрожащих век обильно текли, грязно расходясь по впалым небритым щекам, слезы.

      Конные, по виду, как казаки, держа карабины на весу, подъехали уже почти вплотную.

      Бойцы, окружив сидящего взводного, настороженно, исподлобья, молча разглядывали их, а Гришка, заметив на одном из них выпирающую из-под новенькой бурки немецкую полевую форму, угол кармана с нашитой свастикой, слегка прикрыв собой взводного, ловко, одним махом отодрал с его гимнастерки петлицы с кубарями и незаметно опустил их себе в сапог.

      –Э-эй! Бо-со-т-та-а! Старшой-то… тут хто есть?! – окликнул один из конных сытым низким басом, проницательно вглядываясь в темные посеревшие лица красноармейцев, – я спрашиваю: кто из вас есть стар-шой? – раздельно еще раз спросил командирским голосом казак.

      –А вы-то кто будете? С виду, как вроде… наши, а так…– выступив немного вперед, сплюнув, недоверчиво обозвался, немного придя в себя, Игнатка.

      –И ты, куча навозная, иш-шо будешь тут вопрос-сы задавать! – молодой казачок, криво ухмыльнувшись, поднял карабин, но старший, казак средних лет, положа ладонь на ствол, зычно дал команду:

      –Вста-ать! А ну!! Сходись строиться! Ходячие какие – становись в строй, с-сукины дети!

      По всему кургану конные собирали мелкие группы красноармейцев и, подгоняя плетками, сгоняли их вниз, к дороге. То тут, то там раздавались удары карабинов, это казаки равнодушно добивали лежачих тяжелораненых.

      Пересчитав, не сходя с коня, зажатой в руке плетью пленных, седоватый казак с густыми отвислыми усами подъехал к другому, такому же седому, с красивым лицом школьного учителя, в бурке и немецкой офицерской фуражке и, козырнув не по-нашему, двумя пальцами, бодро доложил:

      –Господин есаул! Военнопленные Красной Армии в количестве сто сорок три человека для марша построены!

      Есаул, проезжая неспешно вдоль строя, пристально всматривался в сумрачные запыленные лица пленных, словно ища знакомых. Наконец он, слегка натянул поводья и, поправив фуражку, чуть привстал на стременах:

      –Есть ли кто из вас из казаков донских али кубанских?! Ежели есть… Таковые – выходи! Али все вы – мужики иногородние?

      Красноармейцы, недоуменно переглядываясь, молчали. Из задних рядов послышался шумок и двое пожилых вышли нерешительно вперед, комкая в руках пилотки и опустив головы.

      –Откеля вы будете, станишники?

      –Станицы Еланской… мы, мобилизованные, – негромко сказал один.

      –В