Закат Пятого Солнца. Юрий Александрович Штаб

такие моменты Фернан горячо благодарил бога за то, что тот снабдил его спутником. Гонсалес не обманывал себя. Без Себастьяна он бы уже давно погиб. Еще в самом начале, после битвы с индейцами на побережье. Он бы вряд ли сумел сам развести костер, собрать дождевую воду, сориентироваться на местности. Да что говорить, если даже такие необходимые вещи, как арбалет, фляга, огниво, та же бритва были у них лишь потому, что все это нашлось в сумке у Риоса.

      Но лишь теперь Фернан оценил своего товарища в полной мере. Застрять в этом ярком, пестром, солнечном и в то же время таком дьявольском городе оказалось немалым испытанием. И когда вокруг бесновались от радости сотни раскрашенных дикарей, глядя на то, как одному из них вырезают сердце, Гонсалес считал величайшей удачей наличие друга. Человека, в глаза которого можно посмотреть и увидеть, как в зеркале, отражение всего того отвращения, непонимания и ужаса, которое в такие моменты захлестывало Фернана с головой. Видя, что Себастьян столь же негативно относится к этим ритуалам, молодой испанец успокаивался. Нет, это не он сумасшедший. Это дикари вокруг ненормальные.

      Европа шестнадцатого века тоже не являлась, разумеется, вершиной гуманности. Публичные казни казались нормой жизни. Плахи и виселицы забирали жизни многих десятков осужденных на смерть. И тем, кто погиб таким образом, еще, можно сказать, повезло. Как Фернану, так и Себастьяну доводилось присутствовать при сожжениях живых людей. Но здесь для двух испанцев существовала огромная разница. Казнь преступника они находили вполне обоснованной. Если человек запятнал себя убийством, грабежом, изнасилованием или чем-то подобным, то убить его было лишь проявлением справедливости. Мерзавец, совершивший грех и нанесший вред окружающим, вполне заслуживал своей участи. То же касалось и преступлений против веры. Но зарезать самого обычного человека просто так, не из-за того, что он убийца, а только чтобы потешить кровожадного демона – это было выше понимания конкистадоров.

      Возбужденный Фернан ворвался в комнату к Себастьяну, ничего вокруг себя не видя. Он метался из угла в угол, энергично размахивал руками и тараторил без умолку:

      – Был только что в храме у этих дикарей. Ох у гнусная там тварь нарисована! Ты себе даже не представляешь! Горбатая, кривобокая, во все стороны от нее какие-то перья, крылья, узоры какие-то дурацкие! Вместо головы – череп! Над ним нависает какая-то скотская морда, наподобие крокодильей. Вокруг нарисованы растерзанные трупы, лужи крови, отрезанные человеческие руки, ноги, головы! А тварь эта сидит посреди всего этого кошмара, такая довольная, ты бы видел! Спрашиваю у этой бестолочи…

      Фернан внезапно остановился – перевести дыхание и сполоснуть пересохшее горло. Порывисто схватил кубок, налил туда воды, залпом выпил… Себастьян его не перебивал, терпеливо слушая. Не пытался даже узнать, кого Гонсалес титуловал «бестолочью» – в данный момент это мог быть любой из местных жителей.

      – Так вот! –