Тёмные сказки. Дмитрий Дубов

последние несколько часов я ощущаю, что силы, заключённые во мне, приходят в движение. Уже пару раз у меня ручка выпадала из рук, но, скорей всего, это не из-за усталости, хотя и из-за неё тоже, но, вместе с тем, я терял сознание, и совершенно не помню, что со мной происходило за это время. Когда я приходил в себя, то у меня очень болели все конечности, а голова просто раскалывалась.

      Я чувствую, что всё глубже и глубже погружаюсь в мир видений, и это пугает меня не меньше чем всё остальное. Оба голоса – и Дракона, и Последнего Пророка – мне уже изрядно надоели, и я молюсь, чтобы это всё поскорее закончилось. Никто не может знать, как тяжело находиться в той ситуации, в которой оказался я.

      Уже в третий раз я потерял сознание, а когда пришёл в себя, то обнаружил, что моя правая рука разбита в кровь, а на внутренней обшивке автомобиля видны чёткие отпечатки моих кулаков. Теперь уж совершенно точно у меня отберут мою писанину, и я не смогу, не успею…

      Машина остановилась. Сейчас придут те крепкие парни в белых халатах, которые меня сюда грузили, и препроводят на новое место жительства. Но больше всего меня пугает не это, а то, что мне в голову, ко всему вдобавок, запихнули кусок льда, и теперь он там плавится…

      Ну, вот и всё. Если кто-то когда-то это будет читать, пусть знает, что я ни о чём в своей жизни ни жалею. Каждая секунда, прожитая мною, прожита не зря. Быть может, человечество сможет ещё повернуть на другой путь и обрести спасение. Я…

* * *

      Теперь Колины глаза не были наполнены ни красным, ни голубым сиянием, но также они не были и тускло-серыми, а стали серебряно-стального цвета, причём, без зрачков. В пору было и удивиться, и ужаснуться.

      – Что с Вами творится, Коля? – спросил Актаков.

      Новый пациент, в который раз, с интересом рассматривал своего лечащего врача. Только теперь в его взгляде не было ничего человеческого. Так могла бы смотреть змея на свою жертву перед тем, как полакомиться ею. В глазах плескалась ртуть, изо рта то ли ощеренного, то ли искривлённого судорогой не доносилось ни звука, если не считать полувсхлипы-полувздохи, которые, при желании, можно было принять за учащённое дыхание.

      Иван Фёдорович обратил внимание на то, что путы Коли в некоторых местах были пропитаны кровью. Откуда это?

      – Стигматы, – подсказал Коля, словно он слышал то, о чём думал Актаков. Его голос не был похож на обычный человеческий голос. Скорее, это было дыхание, оформленное в буквообозначающие звуки.

      – Что? То есть это получается… – Актаков не в силах был продолжать. Им, в который раз за день, обуревали противоречивые чувства. Он хотел помочь этому несчастному, но, в то же время, он его ненавидел, хотя даже под угрозой убийства не смог бы ответить, почему так происходит.

      Снова повисла густая тишина, которую вполне можно было потрогать руками, вдохнуть… Она тяготила и не давала сосредоточиться на каких-то конкретных мыслях. Что-то происходило.

      Актаков чуть было не выбежал из палаты, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но удержался. Тут явно