Горький вкус соли. Елена Оуэнс

малина не ваша, она ничейная! – с обидой крикнул Васька издалека.

      Мама, правда, тоже говорила Сашке, что малина, густо разросшаяся вокруг барака, была общей. Но Сашка так не думал. Всю жизнь, сколько он себя помнил за свои девять лет, они жили в собственном доме, который мама строила вместе с отцом.

      «Что значит ничейная? Всё, что растёт под нашими окнами, – наше, а не ничейное. Ну и пусть, что мы переехали барак, всё равно земля наша Без хозяина земля – круглая сирота.», – размышлял он.

      Так говорил отец, когда они всей семьей жили в отдельной избе, а не в общем бараке. Тогда, то есть всего ещё неделю назад, когда каждый клочок земли рядом с их домом был вскопан, засеян и давал урожай – зачастую единственную еду в их семье. Только вот вышло всё как-то непонятно. Отец выгнал мать с дочками, Ниной и Галей, и двухгодовалым Тишкой в барак, а Сашка остался жить в доме с отцом. Это было неправильно. Сашка злился на себя и собирался разобраться со всем этим. Но, главное, пока он всё не исправил, нужно было действовать по обстановке. А значит, если мать осталась одна, если другой земли вокруг барака нет, настал его, Сашкин, черёд защищать их землю.

      Только вот его размышления о малине не вязались с тем, что в бараке жило ещё семь таких же семей, как они. И в каждой семье – и муж с женой, и детей куча. А у кого ещё и дед или бабка в придачу. Но ему не интересно было думать о них. Отец ничего не объяснял по этому поводу, не учил его, как жить, если жилище придётся делить с чужими людьми. Значит, всё оставалось по-прежнему: у земли должен быть хозяин и, если отец теперь не с ними, значит, хозяином будет он, Сашка. А коли так, всё было просто:

      «Если земля наша, значит, и малина – наша».

      – А ну! – Сашка рывком сделал шаг по направлению к Ваське, вскинул кулак и погрозил им. Мальчишка развернулся и бросился наутёк.

      – Завтра разберёмся с ним, – сказал Сашка Нине. – Давай-ко домой.

      Нина, опять молча, пошла за братом. Она повторяла за ним всё, малейшее движение. Так же внимательно, по-хозяйски, оглядывалась по сторонам, осматривала заборы, покосившиеся или крепкие, облезлые или недавно покрашенные. Она уже знала, что за заборами могут прятаться мальчишки с соседней улицы, и тогда в любую минуту может завязаться драка. Ей хотелось быть такой же, как брат: сильной и храброй. И ей даже нравилось, что Сашка никогда ничего ей не объяснял, не проверял, бежит ли она за ним или отстала.

      «Я ему как друг. Настоящий. Как мальчишка. Мальчишки друг друга не проверяют», – подумала Нина и следом за братом пнула валявшуюся на дороге палку в канаву.

      Ребята подошли к маме. Нина посмотрела на её платье, торчавшее из-под телогрейки. Из такого же ситца, как и её – в мелкий цветочек, только у мамы цветочки были голубыми, а у Нины – блёклыми, потерявшими краску под солнцем, ветром и дождём, пока она целыми днями носилась с братом по улице.

      – Уж коров скоро по дворам загонять будут, а вы всё носитесь, – проворчала мама. Голос её был какой-то незнакомый, глухой, будто из-под земли. – Мойте руки и за стол.

      Саша,