Кумир для Страховидлы. Рената Окиньская

своего любимого человека о том, что здесь происходит, и что я буду, скорее всего, поздно. Просто для того, чтобы он не волновался. А то, что я ему говорю, что люблю его – так это вообще ничьих ушей не касается! – последовал холодный ответ.

      – 

      И все равно, – настаивала Вика, – бывают ситуации, когда это просто неуместно!

      Асель, это наглядное воплощение покоя, на едкую реплику просто не отреагировала. Эта женщина всегда мне нравилась. У нее красивое и безмятежное лицо с тонкой светлой кожей, усеянной трогательными нежными веснушками, и глаза-черешни. И такой же безмятежный характер. Я иногда ловлю себя на том, что когда сильно нервничаю, мне хочется с ней поговорить, как бы напитаться этим ее покоем. Не то, чтобы она равнодушна ко всему, нет, но воспринимает она все с некоторой долей отстраненности. Словно где-то за этими стенами есть ее настоящая жизнь, а все, что происходит здесь – просто мираж. И именно поэтому она кажется невероятно надежной, как бухта, в которой так хорошо укрыться в шторм, спасаясь от офисных катаклизмов.

      – 

      Это хорошо, когда есть с кем поделиться, пусть даже и такими новостями, – вздохнула Ингрид. Я кивнула, и с любопытством посмотрела на нее.

      Вообще она редко принимала участие в любых разговорах, которые не касались работы. Я давно поняла, что она очень замкнутый человек. Она не искала возможности завести себе друзей, а если кто пытался сойтись с ней, то она все равно мягко переводила все в русло чисто рабочих отношений. Она ни с кем не делилась своими переживаниями, не обсуждала личную жизнь. Я даже не знала, живет ли она одна или с кем-то.

      Я не раз задумывалась, почему такая неглупая девушка предпочитает одиночество, почему так запирается в себе? Наверное, отчасти ее замкнутость можно объяснить внешностью. Точнее, отсутствием таковой. Конечно, до моей былой «красоты» ей далеко, и все же ее никак нельзя было назвать привлекательной. Простецкое до невозможности лицо, которое она неумело пыталась подправить макияжем, всегда одним и тем же – очень темные тени, бледная помада и немного румян. Такая же плотная как у меня, фигура с мощной, отнюдь не девичьей костью. Но, по-моему, для нее хуже всего было совсем не это. Хуже всего было совершенно умопомрачительное сочетание фамилии, имени и отчества – Карпухина Ингрид Николаевна! С первых минут нашего с ней знакомства у меня не укладывалось в голове, чем руководствовались родители, когда так портили жизнь своему ребенку?! Назвали бы Машкой – и, может, была бы вполне довольная жизнью девчонка. Нет же, надо было выпендриться, скреативить…

      Я была уверена, что если бы не это имя, красивое само по себе, но немыслимое в сочетании с такой фамилией, Ингрид была бы более общительной.

      Я, поставив крест на своей привлекательности, приняла позицию третьего пола, «неведома зверушка», зато общительная и доброжелательная, открытая, хоть и до определенной степени, практически для каждого. Ингрид избрала для себя другой путь – серьезного официоза.

      Она, в отличие от меня, предпочитала строгие деловые костюмы черного или серого цвета, без отличительных особенностей, удивительным