Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950. Алиса Коонен

из тела, как бы ищет чего-то, сердце больно, больно сжимается, как в тисках, хочется чего-то такого… сам черт не разберет чего… [Слово вымарано.] [и кажется, что. – вымарано] и плакать хочется, и хохотать, и танцевать, и молиться… Все это сливается в один безумный порыв, с неудержимой силой охватывающий все существо… человек теряется… думать, рассуждать не в силах!! И подобные аффекты страшно утомительны. Когда я, например, возвращаюсь с вербы50 или из театра, где возбуждению, кроме игры, способствует в значительной степени и толпа, то чувствую себя совершенно разбитой – до того это отражается на физической природе человека. И я вполне уверена, что испытываю это не только я одна, но и вообще всякий человек – нервный и впечатлительный.

      Ну-с, возвращусь к рассказу. Погуляв, я отправилась к Груше, а Жорж с Костей – в «Эрмитаж»51. У Груши оказалось мне письмо от Грея52, которое я несколько дней уже ожидала. Ответ, как я и рассчитывала, самый благоприятный; уже по одному обращению – «дорогая, горячо любимая Аля» я догадалась, что дело в шляпе. Сначала бранит меня за распущенность, за то, что я не применяю к делу свою энергию и пр. …ну а потом… следуют уверения в любви – вечной, неизменной. Наших не было, и потому я так расписалась, но… звонок. Кончаю.

24 августа [1904 г.]. Вторник

      8 ½ часов вечера.

      Скучно, утомительно в гимназии!

      Сегодня еле-еле дождалась конца уроков! Да! Тоска, тоска непроходимая! Из учителей был только Хаханов53. Он все такой же, ничуть не изменился! Опять буду бегать за ним и бесить его. Да надоела в общем гимназия страшно! Правда, будут и веселые часы, еще успею «нахохотаться», но все не то, все не то… Теперь мне нужно чего-то другого… (Это значит, просто-напросто, старше стала.)

      Боже! Как бы я хотела быть теперь уже окончившей!!! Безумно хотела бы!

      А погода сейчас дивная!

      Небо голубое-голубое…

      Тихо… хорошо…

      Вот на даче теперь бы…

      Господи! – Благодать какая…

      Тишина… Солнце зашло…

      Тени ложатся на поле, холмы и лес…

      Из деревни доносится лай собак, [звуки голосов… это. — вымарано], голоса крестьян – они только-только возвратились с работы – хлеб жали, потрудились, попекло их солнце за день – зато как приятно прийти домой, расправить уставшие члены, завалиться на лавки… а завтра чуть свет опять работа, трудная, но здоровая, хорошая… Да! бедные честные труженики. Я люблю идти деревней именно к вечерку: как-то бодрее становится, видя этих неунывающих бедняков, загорелых, здоровых – гурьбой возвращающихся с работы. Разбрелись все по домам, и скоро замелькали в окнах приветливые огоньки; заглянешь в избу – [несколько слов вымарано] на столе чашка деревянная большая с похлебкой. Густой пар поднимается кверху. Ребятишки нетерпеливо толпятся около стола, ожидая, когда «хозяин с хозяйкой» усядутся на свои места. Но вот все сели… веселые лица, довольные, счастливые… вот и бедняки, а счастливы… да еще как?!! А другие утверждают, что среди бедняков нет довольных и счастливых!!!!

50

Речь, по-видимому, идет о возвращении из церкви в Вербное воскресенье.

51

…в «Эрмитаж». – Сад и театр «Эрмитаж» (первоначальное название «Новый Эрмитаж») были открыты в 1894 г. московским антрепренером Я. В. Щукиным (см. коммент. 11-37), годом раньше организовавшим масштабные работы по расчистке заброшенной территории, служившей до того городской свалкой. Знаменательно, что первые сезоны МХТ (1898–1902) прошли в театре «Эрмитаж». Здесь в разные годы гастролировали театральные знаменитости самых разных жанров. В записной книжке А. Г. Коонен 1903 г. среди полутора десятков важных телефонов выписан и телефон «Эрмитажа» (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 103. Л. 22 об.).

52

Грей – вероятнее всего, не имя, а фамилия или прозвище. Несомненное увлечение юной А. Г. Коонен. В ее записной книжке 1903 г. он фигурирует тоже лишь как Грей, указан его телефон (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 103. Л. 23).

53

Хаханов (Хаханашвили) Александр Соломонович (1864(66)–1912) – российский и грузинский ученый, профессор грузинской словесности в Лазаревском институте восточных языков в Москве, известный ориенталист, преподаватель истории и русской словесности в Первой женской гимназии, где училась А. Г. Коонен. В мемуарах она писала: «Единственным светлым воспоминанием, оставшимся от гимназии, был преподаватель русской словесности Хаханов, человек большой культуры. Он был превосходный педагог, не мучил нас формальным прохождением курса и хронологией, <…> умел увлечь нас любовью к литературе, к поэзии. Часто, вместо того чтобы отвечать ему заданный урок, я просто читала вслух любимые стихи. Ему очень нравились мои сочинения. <…> В моей гимназической жизни он вообще играл большую роль. Он верил, что из меня может выйти писательница, убеждал серьезно заняться литературой и слышать не хотел о моей страсти к театру. В классе его особое внимание ко мне, разумеется, было немедленно замечено, вызывало много глупых толков, и мне не оставалось ничего другого, как со всем пылом влюбиться в него» (Коонен А. Г. Страницы жизни. М.: Искусство, 1985. С. 19–20).