Соседи и родня Оттавии Малевольти. Галина Ивановна Губайдуллина

чей-то сапог. Девушка испуганно подняла голову и застыла в изумлении. Её замершее тело бросило в жар от стыда. Над ней возвышалась фигура Нормана Сэндлера.

      –Ты вся синяя, Наяда. Как долго ты так сидишь?

      –Не-не-не знаю.

      Мужчина расстелил её одежду, живо достал фляжку из сапога, и к возмущению девушки принялся растирать озябшую кожу спины виски. Она издала нечленораздельный звук, когда его сильные руки опрокинули её на живот и прошлись быстрыми движениями по заду и ногам.

      –Спереди тоже надо растереть, на,– Норман всунул в её руки фляжку.

      Наяда продолжала лежать, её зубы стучали от холода.

      Видя, что девушка вне себя, мужчина стал тормошить её за плечо:

      –Дурёха, ты, что хотела утонуть? Или промёрзнуть, заболеть и умереть? Из-за меня?

      Та обвела глазами лужайку, и заметила, что лошадь сестры отвязалась и ускакала вместе с одеждой Граветин. Надо как-то сказать Норману о случившемся. Забывшись, что она совершенно голая, Наяда привстала. Виски в её руках опасно накренилось, грозясь пролиться. Мужчина переводил взгляд с фляжки на заманчивую наготу. Дрожащими руками взял виски.

      –Я сам тебя натру, раз ты не в состоянии.

      Его руки, мокрые от спиртного, коснулись её шеи и поскользили вниз, но уже не быстрыми движениями, а плавными, томными. Вдруг Норман прижался к её телу. Его руки жадно гладили спину Наяды. Девушке тоже захотелось обнять мужчину, коим она бредила этот год.

      Но она всхлипнула, набралась храбрости и выпалила:

      –Почему ты не спросишь где моя сестра? Ведь ты приехал искать нас обеих?

      Руки мужчины замерли.

      –Зачем ты вспоминаешь о Граветин?– зашептал он,– Ты ведь хочешь меня?

      –Да, я люблю тебя. Но не могу быть твоей женщиной в день смерти своей сестры.

      –Что?!– Норман подскочил.

      Наяда поспешно принялась одеваться.

      –Она утонула,– вновь всхлипнула девушка.

      Пустыми глазами Сэндлер уставился на спокойную рябь волн. Потом допил остаток виски, помог свояченице залезть в седло, и угрюмый ехал всю дорогу до дома. Он не любил Граветин, но успел привязаться.

      «Наверное, это я виновата в смерти сестры…я так неистово желала быть вместе с Норманом…что небеса услышали мои мольбы…»– печально думалось Наяде.

      Она вдруг испугалась: никому ещё не принесло счастья чужое горе.

      После панихиды Сэндлеру не хотелось покидать уютный дом судьи, но что делать… «Оставить Джозефа здесь, или увезти малыша сестре Илларии? Та, безусловно, будет рада, своих детей у неё нет. А здесь свой наследник – Орин. Его не стали вызывать на похороны из Девоншира, чтоб не травмировать душу,– размышлял Норман, собирая свои вещи в саквояж,– За книгами по философии и праву пришлю потом слугу… Наяда боится на меня глянуть, видно жжёт стыд. Глупая ещё, думает, если кинулся на неё у речки, значит влюблён. Да любой нормальный мужик точно также среагирует на голое тело молодой, соблазнительной девушки. А почему бы и не совратить её? Она же не будет кричать о том, что сама забралась