Девушка в горящей «Родине». Дмитрий Аврорин

этим сделать.

      Через полчаса девочка, вырезав ножницами половинки персонажа, приклеила на новый лист клеем-карандашом и нарисовала поверх раздвижной шкаф-купе с зеркалами, будто персонаж отражается в них. В точно таком же шкафу она любила прятаться дома.

      Затем Машу позвали на ужин.

      Муза вышла на улицу и встала под дождем. Капли воды исчезали прямо перед тем, как встретиться с ее одеждой и кожей. Шатенка распустила волосы и начала медленно и глубоко дышать.

      Легкое сдавливание в груди говорило о том, что в итоге ее приступ вновь случится в неожиданный момент. Сейчас ей не хотелось слышать ничего кроме воды.

      – Это я ее остановила, – сказала муза тихо.

      На следующий день, когда уже не было ни одной лужи, жизнь на улице шла своим чередом. Некоторые ребята из старшей группы ходили и фотографировали на пленочный фотоаппарат все вокруг, друг друга – тратили кадры на всякие глупости, которые в будущем будут смотреть с особыми чувствами.

      Если муза, которая решила провести этот день в платье с цветочным узором, замечала, что случайно попадает в кадр, то обязательно показывала язык или корчила какую-нибудь физиономию. И после одной такой физиономии заметила особый интерес кота к своей персоне.

      – Чего, пацан, да? – она махнула рукой перед его мордой, на что животное отклонилось. – Охотник. Тоже охотник, да?

      Пушистый кот с рваным ухом подошел к ней и обтерся.

      Девушка аккуратно погладила его.

      – Знаешь, сколько я животных не трогала? – обратилась она к нему. – Больше года точно. Сквозь меня столько голубей как-то пролетело. Ты бы с радостью на них поохотился.

      Кот решил забраться к ней на колени:

      – Нет-нет-нет, мистер, – муза аккуратно его сдвинула. – Вот такого делать не надо. Ты же не хочешь, чтоб потом люди смотрели на какую-нибудь фотографию и задавались вопросом, как ты висишь в воздухе? Меня-то не видно.

      Зверь спокойно лег рядом, поджав лапы, и замурчал.

      – Да, это лучший вариант, – девушка с янтарными глазами почесала рваное ухо пушистого собеседника. – Извини, что у меня нет для тебя ничего вкусного. Тебе придется опять пробраться к помойке пищеблока.

      Муза пошла на репетицию спектакля к Родительскому дню: зал был набит детьми, вожатыми и воспитателями, но соблюдалась дисциплина.

      В актовом зале на старом кассетном магнитофоне крутили песню Натальи Орейро «Cambio Dolor», под которою дюжина девочек старалась синхронно двигаться, пока главная «звездочка», как ее называли педагоги, из второго отряда старалась повторить выступление исполнительницы с одного из концертов, на память, а там где память девичья подводила, включала импровизацию. Записи концерта не было, педагоги упомянутое выступление никогда не видели. И неведением танцовщица пользовалась.

      Под конец песни она манерно прошлась вдоль сцены, сделала ряд быстрых движений руками, перевела в связку с тазовым вращением и резким финальным падением.

      – Vogue? – муза подняла бровь. – Ты не путаешь Орейро с Мадонной?

      Воспитательница второго