Девочка с крыльями. Григорий Печорин

онца и становится немного жаль. Ведай я всё заранее, сложилась бы жизнь иначе.

      Многое хочется сказать тебе, да только не успею, не смогу. Попытаюсь лучше вспомнить главное. Может статься, тогда я и подберу нужные слова, хотя бы внутри себя, но, в любом случае, они для тебя одной. Так будет легче уходить.

      Те, кто уверяют, что не боятся смерти, врут. Они ведь ни разу не пробовали. Умирать страшно, поверь, я знаю. Давно и многие рассказывают о том, каково Там, но сказки их не стоят и гроша. Именно поэтому и ценны наши дела Здесь.

      Ты загадка для меня, как и мама твоя, и всегда ею будешь. Прошу тебя, береги свою жизнь, не позволяй ей протечь водой сквозь пальцы. И оставайся достойна дара, которым наделена.

      1. Дочь. Сейчас

      На окраине старого города прилепился к набережной огромный многоэтажный дом. Десятками светящихся по вечерам окон смотрит он на оледенелое озеро, вокруг которого чернеет бескрайний лес.

      Что если взлететь подобно снежному облаку повыше, к девятому этажу того дома и заглянуть в одну из его бессчисленных, безликих квартир? Какие люди там живут? Какие судьбы ждут их?

      «Ваша девочка… Она, как бы сказать, необычная, странная. Вы и сами знаете, в классе с ней почти никто не дружит и не общается. Сегодня, к примеру, она сломала телефон одноклассника. Причём специально! Да ещё и накричала на него. Понимаю, вам одному сложно её воспитывать, но всему есть предел. Взять хотя бы, что ваша дочь утверждает, будто умеет летать. Нет, ну смешно ведь, правда?! Летать! Не на самолетах, а как птицы, махая крылышками! Мой вам совет, сводите её к психологу. Поверьте, если не сделать этого сейчас, подростка ждут куда большие трудности. И вас, кстати, тоже…».

      Вечер. Конец февраля. Зиме пора уходить, но она никак не соберется и кружит, веет снежной дымкой, дует по улицам колючим холодом.

      В квартире тихо, только слегка гудят окна, сопротивляясь последним вьюгам. В квартире тихо и почти темно, оставлена лишь лампа на кухне, да в детской комнате мягко светит старый абажур. В квартире тихо, почти темно и медленно плывёт по комнатам и коридору аромат свежего ромашкового чая, а с ним приходит ощущение спелого, тёплого месяца июля. Пусть зима сражается себе там, снаружи; здесь, внутри, правит лето с ароматом чая из ромашек.

      Отец замер на мгновение перед детской, вспоминая слова учительницы, сказанные ему несколько часов назад. Затем мягко отворил дверь и вошёл.

      Тут который год всё по-прежнему. Стол, кресло, кровать, трюмо с большим зеркалом, прозрачно-призрачные шторы, слегка колеблемые ветром через приоткрытое окно. И идеальная чистота.

      Дочь сидела на кресле под тем самым абажуром, подогнув ноги и укутавшись мохнатым пледом. Лицо сосредоточено, брови нахмурены. Делает вид, что читает книгу. Дети такие смешные, когда пытаются придать себе выражение серьезности, подражая взрослым. Вот и дочь, несмотря на внешнюю строгость, скорее забавная, особенно с этими светлыми косичками, торчащими в стороны.

      Отец осторожно приблизился, поставил на стол поднос с чаем и печеньем.

      – Привет, белобрысая.

      Дочь бросила на него мимолетный грустный взгляд.

      – Привет пап.

      – Я был в школе сегодня.

      – Знаю.

      – Откуда? Ах да, это ведь ты…

      Дочь отложила в сторону книгу. Отец мельком заметил название: «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Боже мой, мелькнуло в его голове, не рановато ли читать такое в двенадцать-то лет?

      – Они и в самом деле настолько сильно не любят тебя? – спросил отец.

      – Они любят тех, кто на них похож. Говорит, как они, одевается, слушает ту же музыку. – сказала девочка, нахмурившись.

      – Люди по-настоящему ценят лишь свою индивидуальность, Агата.

      – Мне все равно, пусть делают, что хотят.

      Дочь подтянула колени к подбородку, сильнее укуталась пледом.

      Она вылитая мать – и внешне, и главное, характером. Столь же упрямая, неуживчивая. И готовая обидеться на любое неосторожное слово.

      Отец погладил ребёнка по голове. Она чуть дёрнулась в сторону, но он просто обнял её и поцеловал в пахнущую лавандой макушку.

      – Согласен малыш, – тихо сказал он. – Но больше не ломай никому телефоны, иначе я разорюсь.

      Дочь попыталась отстраниться снова и вдруг передумала, прильнув к родителю.

      – Я не ломала, – тихо произнесла она и отец почувствовал, что ребёнок готов заплакать. – Я не виновата, что родилась такой и у меня в руках всё перестаёт работать. Я просто хотела посмотреть…

      Она правда не виновата, мелькнуло в голове отца, и будь её воля, Агата, наверное, ни за что не захотела бы подобной судьбы.

      – Ты права, родная. Пей чай, я пойду к себе, поработаю немного.

      Отец поцеловал её снова и, поднявшись, направился к выходу.

      – Папа! – окликнула девочка.

      Отец обернулся, замерев в дверном проеме.

      – Она точно приедет?

      Вот