Мотылек. Анри Шарьер

говорит, что я убил человека. А если они так говорят, то это, должно быть, правда.

      – Торговца?

      – Нет, сутенера.

      – А что это за история? Мне не совсем ясно. Преднамеренное убийство?

      – Нет, не преднамеренное.

      – Бедный мой мальчик, это невероятно. Что я могу для тебя сделать? Не желаешь ли помолиться со мной?

      – Я ничего не смыслю в религии и не умею молиться.

      – Это не имеет значения, сын мой. Я за тебя помолюсь. Господь любит всех чад своих, будь они крещеные или нет. Повторяй за мной каждое слово.

      В его глазах была такая кроткая нежность, а округлое лицо светилось такой добротой, что мне было стыдно отказываться. И как только он встал на колени, я опустился рядом.

      – Отче наш, иже еси на небеси…

      Слезы навернулись у меня на глаза. Добрый кюре их заметил. Он снял своим пухлым пальцем крупную каплю, катившуюся по моей щеке, и отправил себе в рот.

      – Сын мой, – сказал он, – эти слезы – величайшая награда, посланная мне сегодня через тебя Господом. Благодарю тебя.

      Он поднялся с колен и поцеловал меня в лоб.

      Мы снова сидели рядом на кровати.

      – Давно ли ты плакал?

      – Четырнадцать лет назад.

      – Почему четырнадцать?

      – В тот день умерла моя мать.

      Он взял мою руку в свою и сказал:

      – Прости тех, кто причинил тебе страдания.

      Я вырвал руку и отпрыгнул на середину камеры. Сработал инстинкт.

      – Ни за что на свете. Никогда их не прощу. И еще скажу вам, отче: нет дня, ночи, часа, минуты, когда бы я не думал, как с ними разделаться. Со всеми, кто засадил меня сюда. Я убью их, вопрос только как, когда и чем.

      – Сын мой, ты веришь в то, что говоришь? Ты молод, слишком молод. С годами ты оставишь мысли о наказании и мести.

      С тех пор минуло тридцать четыре года. И сейчас я разделяю его мнение.

      – Сын мой, чем я могу тебе помочь? – снова спросил меня кюре.

      – Преступлением, отче.

      – Каким?

      – Пойдите в камеру тридцать семь и скажите Дега, чтобы он связался со своим адвокатом. Пусть добивается перевода в центральную тюрьму в Кане. Я уже это сделал сегодня. Нам надо побыстрей выбираться из Консьержери и попасть в какую-нибудь центральную тюрьму, где формируется этап в Гвиану. Если пропустить первый корабль, то придется ждать следующего еще два года. Ждать в одиночке. Повидавшись с ним, вы вернетесь сюда, отче?

      – Чем же мне объяснить возвращение?

      – Скажите, что забыли требник. Я буду ждать вас с ответом.

      – А почему ты спешишь попасть в такое ужасное место – на каторгу?

      Бросив жесткий взгляд на этого великодушного коробейника доброго слова, я понял, что он не выдаст.

      – Чтобы поскорее удрать, отче.

      – Помоги тебе Господь, мой мальчик. Я уверен, я чувствую, что ты встанешь на путь истины. По глазам вижу, что ты порядочный молодой человек и сердце твое на месте. Я пойду в камеру тридцать семь. Сделаю это для тебя. Жди ответа.

      Вскоре он вернулся. Дега дал согласие. Кюре оставил мне свой требник до следующего