Пляжное чтение. Эмили Генри

[21].

      С любовными историями все было совсем иначе. Они слишком много значили для меня. Поэтому моим читателям приходилось слишком долго ждать, чтобы получить от меня то, во что с трудом верила моя душа.

      А здесь все начинало для меня складываться. Все, кроме одной детали. Слишком уж преувеличенно и хитро прищуривался Гас.

      – А что ты здесь выиграешь? – спросила я.

      – Все то же самое, – сказал он. – Я хочу, чтобы кто-то помог мне. И деньги. Деньги всегда помогают.

      – А-а, – вырвалось у меня. – Неужели больше нет других проблем в твоем раю для особо озабоченных?

      – Мои книги пишутся слишком долго, – признался Гас. – Да, авансы бывают хорошими, но даже с моей образованностью у меня было много студенческих ссуд и осталось несколько старых долгов. А потом я хорошо вложился в этот дом. Возможность что-то быстро продать здорово поможет мне.

      Я ахнула и шутливо схватилась за сердце.

      – И ты опустишься до такого мазохизма, чтобы торговать американской мечтой о вечной любви?

      Гас нахмурился:

      – Если тебе не нравится этот план, просто забудь о нем.

      Но теперь мне уже было сложно забыть это. Теперь мне нужно было доказать Гасу, что моя литература сложнее, чем кажется, а также что я способна писать то, что пишет он. Кроме того, если Август Эверетт будет продвигать мою книгу, это будет иметь для меня такие преимущества, от которых и не стоит отказываться.

      Самые простые слова уверенно выразили мое согласие.

      Его глаза впились в меня, и злая улыбка подняла уголок его губ.

      – Ты уверена? Это может быть по-настоящему унизительно.

      У меня вырвался невольный смешок.

      – О, я рассчитываю на это. Но, пожалуй, немного облегчу тебе задачу. Могу провести ускоренный курс по созданию романтических комедий.

      – Отлично, – сказал Гас. – Тогда я проведу тебя через свой исследовательский процесс. Помогу тебе погрузиться в твой скрытый нигилизм, а ты научишь меня петь так, как будто никто не слушает, танцевать так, как будто никто не смотрит, и любить так, как будто мне никогда не было больно.

      Его слабая улыбка была заразительной, хотя и слишком самоуверенной.

      – Ты действительно думаешь, что сможешь это сделать? – прозвучал мой вопрос.

      Он приподнял одно плечо:

      – А ты думаешь, что сможешь?

      Размышление над ответом помогло мне выдержать его взгляд:

      – И ты одобришь эту книгу? Если победа достанется мне, ты напишешь блестящий отзыв на мой роман, независимо от того, насколько плохим или хорошим он тебе покажется?

      Его глаза согласно блеснули. Мне помнилось, что они всегда расширялись и темнели, когда он терялся в своих мыслях.

      – Я помню, как ты писала, когда тебе было двадцать два, – осторожно сказал Гас. – Это было неплохо.

      На щеках у меня выступил румянец. Я не понимала, как он мог одновременно быть таким почти снисходительно грубым и делать обезоруживающий комплимент.

      – Но да, – добавил он,