Клад. Алан Черчесов

– архив. Без него б не осталось и камня на камне от прошлого.

      – Зачем людям камни, когда возвели им дворцы великие Данте, Шекспир и Сервантес?

      – Словоблуды, вруны и придумщики!

      – А вы лизоблюды, плуты и начетчики!

      – Ну а вы для всех них и всех нас – переводчики. Исказители духа и смысла.

      – Я тебя ненавижу.

      – И я тебя очень люблю.

      – Я серьезно.

      – И я не шучу.

      – Не хочу больше ссориться.

      – Ладно.

      – Расскажи-ка мне лучше, что там сегодня стряслось.

      – Где стряслось? Разве что-то стряслось?

      – На работе ведь что-то стряслось?

      – Не так чтобы очень. Просто уже с четверга вводят новые правила доступа. Помнишь, я говорил?

      – Да наплюй!

      – Наплевал.

      – Разотри.

      – Раза три? Тьфу-тьфу-тьфу.

      – Ну и дурак ты!

      – Ага. Ничего, что научный сотрудник?

      – Научный преступник!

      – Как скажешь.

      – Не смейся!

      – Куда уж смеяться. Впору белугой реветь.

      – А ты начихай. И не лезь на рожон. Это они дураки.

      – Дураки беспросветные.

      – А ты, как последний дурак, защищаешь историю.

      – Попробуй от них защити!

      – Ничего-то у нас не меняется.

      – Может, проскочим еще.

      – Может, еще и проскочим.

* * *

      Вот что забылось: когда на работе уволили шефа отдела, цветок разродился внезапным холстом и, будто ошпарившись, сразу его обронил (распятая дохлая птица с крыльями разной длины и впервые – не бабочка). На остальных лепестках в нужный час, через день или два, распахнулась мажорной раскраской насекомая безукоризненная симметрия.

      Ее-то они и подшили в альбом: птица стремительно сгнила.

      – Как давно он у вас, этот хмырь?

      – Года два.

      – Скользкий, ты говоришь?

      – Гладкомордый и скользкий. Оттого и прозвали Рептилием.

      – Долго же он обвыкался!

      – Внедрялся в среду.

      – И на что ваш начальник надеялся?

      – Старый чурбан облажался. Сел в калошу по самый кадык. Все квохтал, лебезил, бодро пучил глаза и, воздев указательный палец, шипел: «Наш куратор – оттуда! Имейте, коллеги, в виду». А едва отстранили, свалился с обширным инфарктом. Хорошо бы не помер. Мужик он, конечно, говенный. С руководством – холуй, с подчиненными – жлоб, но когда вдруг людей убирают вот так, ни с того ни с сего, то будто тебя самого окунают в помои.

      – А что же его заместитель?

      – Слонялся по всем кабинетам, пачками жрал валидол и навзрыд сокрушался: «Ах, мерзавцы! Мерзавцы!»

      Тем и выдал себя. Другому б кому за «мерзавцев» уже бы наутро впаяли статью. Ну а он теперь в дамках – начальничек.

      – Хочешь сказать, сам науськал Рептилия?.. Фу, как противно.

      – Противно.

      – Ты уж смотри там, не лезь на рожон.

      – Не полезу… Мастыркина помнишь?

      – Который ваш местный бретер?

      – Как воды в