Последний, кто знал змеиную молвь. Андрус Кивиряхк

раз Мёме растянулся на боку возле пня, а я и не заметил, когда и как он там появился. Я дал себе слово когда-нибудь выяснить, как этот человек выглядит, стоя на своих двоих, и вообще – каким манером он передвигается – по-человечьи или по-звериному – на четвереньках, а то и вовсе ползком, подобно змеям? Я подошел к Мёме и, к своему удивлению, увидел, что на сей раз он и не подкрепляется мухомором, а прихлебывает что-то из кожаного бурдючка.

      – Эх! – он как раз вытер губы, когда я подсел к нему, с интересом принюхиваясь к незнакомому запаху. – Это вино. Куда лучше мухоморов, хвала чужеземцам и их башковитости. От мухоморов страшно хочется пить, а это и жажду утоляет и в голову шибает. Отличный товар. Думаю, стоит остановиться на нем. Хочешь тоже?

      – Нет, – сказал я. Мама, правда, не запрещала мне пить вино, но можно предположить: раз Мёме угощает чем-то, то едва ли это лучше мухоморов.

      – Откуда такой бурдючок? – В лесу ничего подобного мне не попадалось.

      – У монахов и прочих иноземцев можно разжиться, – отвечал Мёме. – Надо просто размозжить им башку – и бурдючок твой. – Он снова отхлебнул. – Ничего не скажешь, напиток что надо, – опять похвалил он. – Этот болван Тамбет может сколько угодно разоряться, но иноземный товар получше нашего будет.

      – И чего этот Тамбет разорялся? – спросил я.

      – Ах, да он на дух не переносит, чтобы кто-то имел дело с иноземцами или просто касался их вещей, – Мёме махнул рукой. – Правда, я сказал: не я пощупал этого монаха, а мой топор, но он все равно зудит. Ну а если я не желаю одни мухоморы жевать? Если эта бурда куда лучше и скорее шибает в голову? Человек же не пень какой-то, вроде вот этого, он должен усваивать новые знания. Но мы, увы, именно такие пни. И что эта твердость дала нам? Как последние осенние мухи, медленно жужжа, летим мы по лесу, пока не валимся в мох и не подыхаем.

      Из этого разговора я уже больше ничего не понял и встал, собираясь вернуться к дяде.

      – Погоди, – остановил меня Мёме. – У меня для тебя кое-что есть.

      Я тотчас замотал головой, потому как знал: наверняка последует или мухомор, или вино, или еще какая-нибудь дрянь.

      – Погоди, тебе говорю!

      – Мама не велит!

      – Заткнись! Мать и не знает, что я хочу тебе дать. На, забирай! Мне с этим делать нечего. Повесь себе на шею!

      Мёме сунул мне маленький кожаный мешочек, в нем было что-то небольшое, но тяжелое.

      – Что это? – спросил я.

      – Там? Ну, перстень там один.

      Я распустил мешочек. И вправду в нем был перстень. Серебряный, с большим красным камнем. Я примерил его, но он был слишком велик для моих тоненьких пальцев.

      – Носи его в мошне. А мошну повесь на шею, как я сказал, – поучал Мёме.

      Я опустил перстень обратно в мешочек. Из удивительной кожи он был! Тонюсенький, словно листок, уронишь – ветер тотчас подхватит. Но драгоценному перстню и пристало изящ­ное богатое гнездышко.

      – Спасибо! – поблагодарил я и был страшно счастлив. – Это замечательно красивый перстень!

      Мёме