Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга вторая. Евгений Пинаев

проба пера… – вздохнул Командор, выслушав мою декламацию. – Студенческий пятьдесят восьмой, но если о сути, то, как говорится, с подлинным верно.

      – Пятьдесят восьмой… А ведь я тогда штормовал в далёком Карском, до нашего знакомства с тобой оставалось ещё целых девять лет, а ты уже посылал мне вослед стихотворные импульсы. Н-да… это море, дружба – и любовь…

      – Импульсы заканчивались ещё одним четверостишием:

      Не желая славы и награды,

      Глядя на покой и на беду,

      Шли они искать не Эльдорадо,

      А свою далёкую звезду.

      – Но до звезды той дорога далека… – вздохнул я. – Выпьем за тех, кто до неё добрался… За тебя. Я думал, что тоже добрался до неё, но не дожал до конца. Повернул вспять и утонул в «палёнке». Ноздри ещё на поверхности, но держусь наверху только потому, что было море… Оно осталось во мне, и я все время куда-то плыву. К тебе? Держусь, как за спасательный круг.

      Тяпа потянулся, перешагнул с подоконника на компьютер, с него скользнул на стул и, оказавшись возле меня, смазал лапой Максика по морде. Коты сцепились и выкатились в коридор. Командор проводил их укоризненным взглядом, выцедил в стопки остатки коньяка и упрекнул меня:

      – Ну, чего ты скулишь, Миша? Каждый раз заводишь одну и ту же песню! Давай поднимем за твою звезду… что до сих пор видна в окуляре секстана.

      – Там уже не звезда, а кукиш… – продолжая брюзжать я, понимая, что он прав: звезда никуда не делась. Она осталась той же, путеводной, что помогала не скурвиться и, худо, бедно ли, помогает жить в мире с самим собой. – Давай поднимем! В конце концов «в мире есть три самых главных вещи – это море, дружба и любовь».

      – От кофе не откажешься, надеюсь? – спросил Командор.

      – Естественно! – ответил я, отдавая дань традиции и следуя ритуалу.

      Командор отправился на камбуз, а я принял на колени вернувшегося Максика и, согреваясь жаром «Херсонеса», думал, что никакого скулежа и не было. Это верно, что у каждого своя звезда.

      Пока пили кофе, Командор, не налегая, осторожно внушал мне мысль, что надо бы сдуть пыль с заждавшихся холстов, а закончив их, подумать о новых.

      – Мысль интересная, – ответил ему, – она и мне не даёт покоя. Заканчиваю «Флинта». Вот и приезжай на смотрины.

      – Мысль, конечно, интересная, но…

      Он засмеялся. Я тоже. Даже Бахус, не переносивший запаха кофе, но торчавший возле нас в ожидании перемены напитка, прыснул, исторгнув из гнилозубого рта ехидный смешок. Ещё бы ему не хихикать! Командор только дважды расставался с любимым диваном ради сомнительного удовольствия прокатиться на электричке. Она, треклятая, тряская и дребезжащая, набитая летом потными людьми, заслоняла настоящее удовольствие от встречи с мини-Балтикой и строевыми соснами, в существование которых он уже не верил и, помнится, с удивлением взирал на стройноствольных красавиц, когда мы однажды шагали со станции в посёлок.

      Я взглянул на часы: «Ого! Время пить и время исчезать». И я поплыл восвояси,