Синий апельсин. Елена Евгеньевна Хейфец

вот беда, Николай не взлюбил Мышку. Не нравилось ему, когда Мышка хотела по привычке прилечь на диван. И тарелочки её с едой да с водой ему мешали. Короче, тесно ему стало с Мышкой, и он её всё норовил пихануть ногой.

      Зина поняла, что Коля Мышку не взлюбил, испугалась, что такое несовпадение взглядов может привести к непоправимым разногласиям. А мужчина, как известно, величина переменная. Признаваться в своём огорчении Коленьке она не стала: ушла в себя и переживала молча. Любимый продолжал отъедать бока, лёжа на зелёном диване – сам стал розовым и гладким.

      А тут произошёл совсем нехороший инцидент. Мышка должна была через неделю-другую окотиться. Сидела под столом, никого не трогала – тихая и круглая. Николай, подкрепившись вчерашними макаронами с луковой зажаркой, был зол, ибо выпивка банкетом не была предусмотрена, дал хорошего пинка беременной кошке. Мышка почувствовала себя очень плохо, долго лежала в углу, а ночью окотилась мёртвыми котятами.

      Зинка, стиснув зубы, простила ему и это. Только сказала тихим голосом: «Как же так? Нехорошо это, Коленька!» Но любимому было всё равно, он уже разговаривал с телевизором.

      Через какое-то время решила Зинаида завести не очень приятный разговор.

      – Коленька, может, ты работу какую поищешь? Нам двоим моей зарплаты не хватает!

      – Поищу, конечно. Обязательно. Как же без работы? Без неё никак нельзя! – громко икнув, ответствовал любимый.

      – А когда же, Коля?

      – Скоро, Зинуль. Скоро!

      Однако на работу продолжала ходить одна Зина. Пошла на полторы ставки, стала домой возвращаться позже, в выходные тоже подрабатывала.

      Николай был недоволен.

      – Что-то тебя и не видно совсем.

      – Так разве ты не знаешь, Коленька, что у меня работы стало больше? Устаю я очень, отдохнуть совсем не удаётся. А тут домашние дела. То постирать, то приготовить.

      – Приготовить? Я суп четвёртый день ем. Больше нет ничего.

      – Ты же целый день дома, картошки бы пожарил! Ты на работу вроде собирался устроиться.

      – Безжалостная ты, Зинаида! Мне бы от стрессов моих освободиться, душу успокоить. Но ты о моей депрессии не думаешь. Только всё о себе.

      – Как же о себе-то? О нас я думаю, Коля!

      – Ты оскверняешь всё то хорошее, что есть между нами, Зинаида. Упрощаешь всё. Всё сводишь к деньгам. А жизнь она ведь сложная штука. Тебе, вот, дороже меня кошки-мышки твои.

      – Почему же? Не так это, – огорчённо отвечала Зина, чувствуя, что земля уходит из-под ног, и счастье её вот-вот может её покинуть.

      – Вот, я к тебе со всей душой, а ты всё норовишь упрекнуть, всё из дому гонишь. Надоели твои попрёки вместо сочувствия.

      – Так какие же попрёки? Ты уже полгода лежишь, словно больной. А ты ведь не больной, а совсем даже здоровый.

      – А я больной и есть. У меня душа болеет. Знаешь, сколько мне пришлось в жизни пережить? Не знаешь и знать не хочешь. Мне бы выпить иногда, забыться. Чтобы легче на сердце стало.

      – Коля,