Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник). Алан Брэдли

его сознание улететь куда-то в холмы.

      – Хорошо ли ты съездил в Лондон? – отважилась я. – Имею в виду на филателистическую выставку?

      Слово «филателистическая» быстро вернуло его к реальности.

      – Надеюсь, ты нашел несколько приличных марок для своей коллекции?

      Он издал еще один вздох, на этот раз напоминающий предсмертный хрип.

      – Я ездил в Лондон не покупать марки, Флавия. Я ездил продавать.

      Даже у Фели перехватило дыхание.

      – Наши дни в Букшоу, возможно, подходят к концу, – сказал отец. – Как вы хорошо знаете, дом принадлежал вашей матери, и когда она умерла, не оставив завещания…

      Он развел руки в жесте беспомощности, напомнив мне наколотую на булавку бабочку.

      Из него так внезапно вышел воздух, что я едва могла в это поверить.

      – Я надеялся отвезти ее брошь к кому-нибудь, кого я знаю…

      Несколько минут его слова не могли до конца дойти до меня.

      Я знала, что в последние годы содержание Букшоу стало довольно разорительным, не говоря уже о нависшем налоге на наследство и прочих налогах. Годами отец умудрялся отчаянно защищаться от «рычащих налоговых инспекторов», как он их именовал, но теперь волки, должно быть, снова выли у порога.

      Время от времени были намеки на наше затруднительное положение, но угроза всегда казалась нереальной, не более чем далекое облачко на летнем горизонте.

      Я вспомнила, что одно время отец возлагал надежды на тетушку Фелисити, свою сестру, живущую в Хэмпстеде. Даффи предположила, что многие из его так называемых «филателистических поездок» были на самом деле визитами к тетушке с целью выпросить у нее денег взаймы – или умолить ее раскошелиться на остатки фамильных драгоценностей.

      В итоге его сестра, должно быть, дала от ворот поворот. Совсем недавно мы собственными ушами слышали, как она говорила ему, чтобы он подумал о продаже своей филателистической коллекции. «Этих нелепых почтовых марок», как она назвала их, если быть точной.

      – Что-нибудь подвернется, – жизнерадостно заметила Даффи. – Так всегда бывает.

      – Только у Диккенса, Дафна, – сказал отец. – Только у Диккенса.

      Даффи перечитывала «Дэвида Копперфилда» в энный раз. «Зубрю информацию о ломбардах», – ответила она, когда я спросила ее зачем.

      Только теперь до меня дошло, что отец намеревался отвезти брошь Харриет – ту, что я уничтожила, – в ломбард.

      – Можно мне выйти? – спросила я. – Мне вдруг стало нехорошо.

      Это была правда. Я, должно быть, уснула, как только моя голова коснулась подушки.

      Теперь, несколько часов спустя, я проснулась. Стрелки будильника, которые я аккуратно покрасила фосфоресцирующей краской собственного изобретения, показывали начало третьего.

      Я лежала в постели, наблюдая, как темные тени деревьев без устали изгибаются на потолке. С того времени, как территориальный спор между двумя моими далекими предками закончился горьким безвыходным тупиком – и черной линией, проведенной посередине вестибюля, –