Мокрый сентябрь. Роман Родионов

строк тот самый едкий привкус, который ни с чем не спутаешь.

      Риму вспомнились два случая, связанных с таким заголовком: Георгий Раковский, известный бизнесмен, не местный, как и большинство жителей Скатного, в один прекрасный день, засмотревшись на часы, явно торопясь, но будучи не в состоянии торопить время, действительно нырнул в дыру платформы на вокзале и упал прямо на рельсы. Тогда ему сильно повезло: удар пришелся лишь на плечо, а не на висок (будь он чуть ниже ростом, так оно бы и произошло), так что он пролежал в больнице чуть больше двух недель, не встретившись с деревянным ящиком лицом к лицу. В конце мая, аккурат после конца учебного года, другу Рима, Евгению, повезло меньше. Поскользнувшись на разлитом на гладкой плитке карамельном сиропе (подошва ботинка, снятого с уцелевшей ноги, пахла жженым сахаром, полагал он), не сумев удержать себя в равновесии, он рухнул на протягивающиеся вдаль толстые металлические полоски. Девятнадцати лет от роду, мальчишка не обладал атлетическим и крепким, быстро восстанавливающимся, как у его отца, телосложением, так что кость на стальных балках повела себя как хрупкое стекло. Рим прекрасно знал, чем начиналась и чем заканчивалась та эпопея, поскольку сам принимал в ней непосредственное участие. По просьбе друга Рим помогал Эвелине по хозяйству и загородному домику – она не захотела переезжать в Северные земли. Эвелина приходилась Женьке матерью, а Георгию женой, но сама себя давно таковой не считала. Пока мужская часть семьи лежала в больнице, женская в это время трудилась на поле, не покладая рук. Иногда к Риму присоединялся его отец, пока у того было свободное время. Земля за городом уже была более пригодная, чтобы на ней можно было взращивать кукурузу, картофель и еще пару культур, однако, не бывших для жителей города в дефиците. Решение упертой матери остаться в доме своих родителей, конечно, удивило не только отца и сына, но и жителей городка. Раковские жили на широкую ногу, и никто из членов семьи этого не скрывал, до семейного раскола, разумеется. По улицам Скатного в незапамятные времена разъезжала большая белая «волга», в окнах которой можно было увидеть главу семейства, заглядывающегося на часы, и жену, прилично одетую, скрестившую руки на подтянутой груди, постоянно с холодным выражением лица. Где бы ни встречалась Риму мать Женьки, все было так же. Гладкое лицо без эмоций, выглядывающее из молодого тела женщины лет сорока. Возникал предельно логичный вопрос: нравилась ли Эвелине светская жизнь?

      Юношу позабавила такая цепочка мыслей. Для него она была чем-то вроде гирлянды, где каждый человек, событие – лампочка, и пока каждая лампочка горит, горит и вся гирлянда. Он тряхнул головой и взглянул на газету, уже не погружаясь во внутренние рассуждения. Дерзкая наглость, выражаемая газетой читателю, казалась не больше, чем насмехательством над людьми, еще живыми и к тому же пребывающими в рассудке. Рим попробовал