Непридуманная сказка. Яна Перепечина

звучали постоянно, веселя и умиляя быстро привязавшегося к няне Эмериха. Он и сам не заметил, как месяца через два начал называть помощницу тётей Линой, целовать в седой висок перед работой и вечером и покупать ей милые «приятности и вкусности», как она сама это обозначала.

      Подрастающий Артёмка свою «бабу Аку», как окрестила себя няня, тоже любил, с удовольствием проводил с ней время и вечерами в ожидании отца частенько засыпал не у себя в кроватке, а под боком у Акулины, слушая её бесконечные сказки, которых она знала великое множество.

      Сама же Акулина Сергеевна, сорок лет проработавшая медсестрой в детском доме и лишь недавно вышедшая на пенсию, своей семьи не имевшая и всю себя отдававшая обделённым судьбой воспитанникам, к Артёмке и его отцу привязалась со всей страстью. Антонина Сергеевна даже подтрунивала иногда над сестрой: «Совсем с ума сошла, старая, от любви!»

      На это Акулина Сергеевна отшучивалась:

      – И не говори! Влюбилась на старости лет! Да и сложно было не влюбиться: лучше нашего Артёмушки нет! – и дальше не могла уже остановиться, начинала взахлёб, боясь упустить важное, рассказывать о достижениях мальчика:

      – Тонь, ну, ведь потрясающий парень какой растёт! Обниматься начал, ручкой шею обхватит и прижимается! И это в неполных пять месяцев! Ты представляешь?

      Её сестра улыбалась и кивала, слушая. А любящей няне только это и нужно было. Она тут же вскакивала и подбегала к столу, на котором стоял компьютер, освоенный ей так быстро, что Эмерих только поражался способностям домоправительницы. В нём хранила она папки с собственноручно сделанными фотографиями Артёма. Фотографий этих было очень много – в любви к мальчику Акулина Сергеевна никакого удержу не знала. Потыкав в кнопки натруженными узловатыми пальцами, она оборачивалась к сестре:

      – Нет! Ты посмотри! Каков, а? Ну, ведь чудо, что за пацан! Просто чудо! Вот тут он ложкой по кастрюле стучит, видишь?

      – Вижу, вижу я.

      – Нет, ты лучше смотри. Он ведь не просто стучит, он мелодию пытается отбить!

      – Ну, это-то я точно увидеть не могу.

      – Значит, поверь мне на слово!

      – Да я верю, верю. Ох, Акуль, избалуешь ты парня нашего своим обожанием.

      – Не боись. Не избалую. Это я только тебе, да Сашеньке охи-ахи свои изливаю. А Тёмочке не говорю.

      – Ещё б не хватало!

      – Но сложно мне как, знаешь? Он ведь сладкий такой! Такой сладкий! Ты его ямочки на щёчках видела? Я бы так и целовала! Но держусь, терплю. Целую, когда спит. Днём стараюсь не докучать ему.

      – Это правильно. А то ведь так и надоесть можно.

      – Да… А ведь я его так люблю. Как можно было его бросить? Да ещё и дважды?

      – Он тебя тоже любит. А с Сашей нашим и тобой ему гораздо лучше, чем с этими… матерями, – утешала старшая сестра взгрустнувшую младшую, и они дружно продолжали умиляться подрастающему Артёму Александровичу Эмериху.

      – Саша, я тут билеты в «Ленком» купила, на «Поминальную молитву». А сама пойти не могу. Не