Пир Джона Сатурналла. Лоуренс Норфолк

смрадом гнилого мяса, в рот полезли жесткие перья. Дохлый грач с пугала, понял мальчик. Давясь рвотными позывами, он попытался вырваться, но они держали крепко.

      – Знатный, жирный грач! – крикнул Сет; чья-то рука прижала птичий трупик плотнее к лицу.

      – От ведьмина лакомства всегда лихорадит, – сообщил Эфраим. – У тебя уже поднялся жар, Джонни?

      Джон извивался всем телом и брыкался, но все тщетно.

      – Потом тебя начинает рвать, – продолжал безжалостный мучитель. – И ты блюешь, пока не выблевываешь душу.

      – Кажись, нашему Джонни не нравится, – заметил Сет.

      – Просто ему запить нечем, – откликнулся Тобит.

      – Мед и гроздья винограда! – пропел Эфраим. – Вот оно, ведьмин сынок, мое особое пряное вино…

      – Только целься получше, – предупредил Тобит.

      Секунду спустя в Джона с плеском ударила тугая горячая струя.

      Он забился, задергался с новой силой, но Тобит лишь крепче затянул мешочные завязки у него на шее. Неожиданно Джону удалось высвободить руку, и он вслепую нанес удар. Кулак пришелся во что-то твердое, и хватка Тобита ослабла. Джон сорвал с головы мешок.

      Эфраим стоял с полуспущенными штанами и задранной рубахой, и из него била струя мочи. Тобит потирал скулу, злобно сверкая глазами. Абель медленно пятился. «Беги!» – подумал Джон. Но когда он повернулся, собираясь вскочить на ноги, на него стремительно надвинулась темная фигура. Мгновением позже башмак Дандо врезался ему под подбородок.

      Джон услышал тошнотворный хруст, в горле у него вырос плотный ком и перекрыл дыхание. Он упал на колени и схватился за шею, хрипя и задыхаясь. Мучительно рыгнул, и изо рта у него плеснула кровь. Мальчишки оторопело молчали.

      – Я же говорил, не надо этого делать, – наконец прошипел Абель. – Теперь вы его убили.

      – Ты тоже участвовал, – огрызнулся Дандо.

      – Сэр Уильям вздернет нас на виселице, – в ужасе пробормотал Тобит.

      – Он ничего не узнает, – сказал Эфраим. – Хватай мешок, Абель. Бежим отсюда! Живо!

      Скоро топот их ног стих в отдалении. Джон лежал на земле, снедаемый жгучим стыдом. Эфраим прав, говорил он себе. Ну или его угрюмый отец. Они здесь чужие, им не стоило сюда возвращаться… Он не пойдет в церковь в следующее воскресенье, сколько бы мать ни уговаривала. Он убежит. Убежит туда, откуда они вернулись в деревню.

      Кровь стекала по горлу, горячая, с металлическим привкусом. Джон с трудом сглотнул и почувствовал, как воздух вязко вливается в легкие. Он подполз к старому каменному желобу и заглянул в него.

      Кожа у него темнее, чем у других мальчишек. Волосы черные и курчавые, тогда как у них рыжие, каштановые и русые. Глаза темные – в мать. Или в отца, напомнил себе Джон. Кто бы он ни был. Мальчик плеснул воды на голову и яростно потер лицо ладонями. Сплюнул и посмотрел, как тянутся изо рта длинные красные нити. Когда он ощупывал языком зубы, сверху раздался чистый, звонкий голос:

      – Ведьмаки не кровят.

      На откосе над ним стояла девочка в белом батистовом