Звукотворение. Роман-мечта. Том 2. Н. Н. Храмов

нашего Буяна – с головы убор долой… и скорбно, грозно:

      – Именем революционного народа России, пролетарским судом судить будем!!

      – ЧОГО-О-О??? Да ты, Пэтрэ, нияк з глузду зъихав!!

      – Как член действующего подпольного большевистского комитета – действующего, слышите все меня?! – приказываю: стой. Ни шагу больше.

      Из сгрудившихся, подошедших сюда, к застреленному Буяну, солдат, в том числе и германских, вышел, обозначив себя, смугловатый, среднего роста боец, перед которым почтительно расступились присутствующие. То и был Пётр Семеняка, сам.

      – Взять их. – На Бекетова иже с ним указал. Голос, жесты свидетельствовали о недюжинной воле, привычке и умении повелевать людьми в самых исключительных обстоятельствах.

      – Р-руки, рруки!! – Лицо майора покрылось зеленью, на маску брезгливого отвращения походить личище стало. Отчаянно сопротивляясь, хватку, тиски железные вчерашних рабочих и крестьян, коих царский режим «под ружжо» поставили, одолеть, перемочь, понятное дело, ни он, ни однопогонники его не в силах были. Ужом извивался Бекетов, слюной-хрипом из порток аж лез…

      – Ррруки немытые… уберрите, прочь, пррочь, шваль! Терребень!!!

      – Ничё, ничё, вашродь! Потерпите ужо! Так-так-так-с… И вы, господа хорошие, потерпите! Не долго осталося!

      Между тем и Вукол к группке этой, что схватила-обе-зоружила Бекетова, других, чином по-младше, унтериков, враскачку-враскорячку вплотную просунулся – булыга булыгой, тень на плетень, не говори что нёповороть, увалень, а дело-т своё туго помнит-знает. И как ни в чём не бывало:

      – Ну-ксь, хлопци, гэть звидси! Я його трохы помаю!

      – Вукол! Отставить!

      – Ты, Пэтрусь, у свому комитэти командуй. Нэ забороняй но!!

      – Ещё шаг, Вукол, под арест пойдёшь.

      – Хто пидэ? Я?! А цэе нэ бачыв?

      Лениво-решительно шаг сделал, из кулачища кукиш слепил.

      – Ребята, держите его. Нам без дисциплины никак нельзя. Без организованности и порядка во всём.

      Ни тени смущения в голосе. Действительно прирождённым, знающим командиром был Пётр Семеняка. Солдаты обступили полукружьем Вукола, легко, играючи завалили медведя. Навзничь. Тот распластанно-расслабленно лыбился вовсю. Потом зареготал: «Ой, нэ можу! Щекотно як!»

      Вскочил на ноги, будто и не «трымалы» его несколько пар натруженных рук – рук бывших рабочих и крестьян, повёл плечиком нехотя и вмиг обок себя разбросал своих же, «товарышив», лапнёй в Бекетова вклещился – одной левой!

      – Зараз помрэш, бисова дитына.

      Просто, тихо сказал. Кто-то из немчуры прошпрехал подобострастно, уважительно: «Гут, гут, Иван!»…

      Семеняка ошпаренно метнулся к Вуколу, за шкирку робную схватил-дотянулся:

      – Одумайся, мать твою, Вукол! Нельзя нам его вот так – с плеча – в адово! Ну, понимаешь, разумеешь? Мы показательный суд организуем, по первое число заплатит, раз никто его до сих пор в спину не того… Потому брось ваньку валять! Какой такой пример революционной дисциплины подаёшь? Ты же