Звукотворение. Роман-мечта. Том 2. Н. Н. Храмов

ж бабонька русская. Потому долон понять больку нашу, отчаянье!

      – Вы бы всё-таки роток на замочек, мамаша! Недосуг мне трескотню вашу слухать. Опять же, гляньте на соседочку вашу – на мадамочку с ребятёнками. Сидит себе, помалкивает. Потому сознательная! Пометочку на сей счёт сделаю, у меня ведь при себе списочек имеется, напротив каждой фамилии дорожные примечания поставлю для порядка, кто как себя в дороге проявил, какие допускал высказывания. Вы бы лучше с неё, с красавицы этой писаной, пример брали! А то у вас, погляжу, язык и вовсе без костей. Нехорошо! Людей баламутите!

      Офицер, старший конвоя, имел в виду Екатерину Дмитриевну, конечно, когда призывал к порядку словоохотливую Пульхерию Семёновну. Горделиво, сосредоточенно-спокойно восседала она, героиня наша, детьми окружённая, с Серёжей на коленях, излучала на четыре сторонушки восхитительно чистую, неземную почти красоту душевную, подчёркиваемую женственностью вешней, женопокорливостью и озаряемую отблесками алыми костерков, зари… С лика мадонного её сходила – сойти не могла, лепота природная, сходила-стекала, глаз сторонний радуя, разве что не журча погласицей и… не могла стечь, ибо неизбывна, неисчерпаема была… В ответ на слова неказённые улыбнулась офицеру, соседушке – сразу миру всему улыбнулась мудро, обронила: «Места везде родимые, российские! Будем живы – не помрём!» И колокольчиком одиноким, тихим залилась ясно – то приветно, высоко, лучисто заиграл смех не сквозь слёзы. От жизнерадостности этой малость и дали развиднелись, а по небу-небушку искристо вспыхнули в лиловой выволоке, отозвались эхом серебряным первые звёздные ласточки – запорхали-замерцали трепетно, дружно… тонко подпели!

      – Не скажи, милая! То ты в собственном домушке заботы знать не знала, хозяювала всампредь, таперича попотчуют тебя и мальков твоих казённым харчем! Бурдой. Через тебя, родимица, да через такех, как ты и мы лихо нонешнее терпим. Да-с. Не нравится, чать поди, да куды деваться? Рази ж на кудыкину гору, так и её здеся днём с огнём не найдёшь!

      Внезапно наклонилась к мужу, сверканула очима выеденными, злодышными, на красного командира направленными и зашептала остервенело:

      – Ей что? Соломенная вдова была – сейчас просто вдова. Барыня-с! Вы, господин хороший, с ИМИ (ёрничая) поуважительней будьте. Им вона места здешни приглянулися. Ничё-ё! В Сибири волчицей, голуба, взвоешь. Поглядим тогда, что от доброты-красоты твоей сохранится, а что стерётся в порошок!

      – Осади! Слышь-ко, охолонь малость! Не вишь, рази, тож мается, да только духом постойчее нас с тобою будет.

      – Да ты никак втюрился, муженёк? Ох, не могу! И-и!!..

      Заскрипела ржаво смехом, от коего мурашки противные повылазали.

      – Чтож, знать не судьба! Нету больше Павлуши моего… чую, знаю. Ни единой весточки за всё это время, а прошло, почитай, немало… Что же до красы моей, кака тут краса? Детей бы поднять!..

      – Во, запела! Правду бают: собою красава, да не по красаве слава!

      – Опять за своё?

      – Сиди уж, муж. Объемшись груш!

      – А вам я, гражданочка, с детями которая,