Нескучная классика. Еще не всё. Сати Спивакова

ведь всегда знали, когда Сталин в театре. Знаете, как это бывало? Весь партер – люди в штатском. На каждом этаже проверяли пропуска. Я доставала пропуск из-под пачки, потому что меня не пропускали ни на другой этаж, ни в зал разогреться – никуда! В каждой кулисе эти люди стояли. Довольно страшновато было, конечно. Это сейчас рассказывать просто…

      Когда мне рассказали про тот спектакль, я решила посмотреть свой старый дневник. И у меня написано: “27 февраля. Танцевала «Лебединое озеро» с Лёней Ждановым. Был удачный спектакль”. Тогда мама, мой главный ценитель, мне сказала, что из пяти моих лучших спектаклей – а я к тому времени станцевала их пятьдесят пять – этот был один из самых блестящих. Так что да, действительно, в тот день шло “Лебединое озеро”…

      С. С. А может быть, как версия, это ваша Демоница довела генералиссимуса до смерти.

      М. П. Может быть и так.

      С. С. Известно, что балет – это тяжкий труд. Об этом снято немало фильмов. У всех в памяти кадры, когда балерина, оттанцевав, легко убегает в кулису, а там падает замертво, не в силах отдышаться. У меня ощущение, что у вас такого износа не было – вас поддерживала какая-то необыкновенная энергия.

      М. П. Откуда она бралась, не знаю, но в обморок от танцев я никогда в жизни не падала. Я даже помню такой эпизод: после вариаций в балете “Раймонда” я выбежала в кулису, а там стояли две солистки, которые должны были после меня выходить. Одна из них говорит: “Господи, хоть бы подышала…”

      С. С. В одном из наших разговоров вы как-то сказали: “Я была лентяйкой. Может быть, поэтому я себя так надолго умудрилась сохранить. Свое тело, свои ноги”. Вы и правда считаете себя лентяйкой?

      М. П. Я вам скажу так: я всё выработала спектаклями. Не репетициями, я репетировала не так уж много, никогда себя не надрывала и никогда не делала десять раз, если можно было сделать один. Я, наверное, интуитивно копила энергию на спектакль.

      С. С. А было ли у вас привычное всем чувство волнения перед выходом на сцену?

      М. П. Нет, у меня не бывало такого, что я умирала от страха. Никогда! Наоборот, я любила сцену и волновалась, как лошадь на старте, чтобы выйти поскорее и – полететь, да!

Сати Спивакова. моя Майя[4]

      С того момента, как пришла несуразная весть о кончине Майи Плисецкой, нет минуты, чтобы ее не было рядом в самых извилистых уголках моей памяти. Ей были к лицу любые одежды – от хитона Айседоры Дункан до конструктивистских платьев Кардена, от пачки до шлейфа, ей шло всё, кроме савана. Плисецкая – во всплывающих, ничего не значащих обрывках фраз, в словах, замечаниях, которые теперь вдруг преображаются в нечто важное, приобретают иное измерение… Стараюсь уцепиться за них, как падающий в пропасть за отвесную скалу, превращающуюся под пальцами в мягкий известняк. Не то. О ней уже столько написано, столько сказано ею самой… Плисецкую при жизни растащили на цитаты (чего стоит одно “сижу не жрамши” в ответ на вопрос о диете). Сама она слов не любила, даже стеснялась, потому что жестом можно выразить гораздо больше, чем словами. При этом каждое слово было в

4

Tatler (июнь 2015 г.).