Дж. Д. Сэлинджер. Дж. Д. Сэлинджер

А почему? Без шуток, их, что ли, приходовать лучше и всяко-разно?

      – Слушай. Давай уговоримся раз и навсегда. Я сегодня отказываюсь отвечать на любые типично колфилдовские вопросы. Когда ж ты наконец повзрослеешь, а?

      Я сколько-то вообще ничего ему не говорил. Ну нафиг. Потом этот Люс заказал себе еще мартини и сказал бармену, чтоб сделал гораздо суше.

      – Слышь. А ты с ней сколько уже ходишь, с этой своей скульпторшей? – спрашиваю. Мне по правде интересно было. – Ты с ней в Вутоне познакомился?

      – Едва ли. Она только несколько месяцев назад в страну приехала.

      – Правда? А она откуда?

      – Случилось так, что из Шанхая.

      – Да ну? Китаянка, что ли, ёксель-моксель?

      – Очевидно.

      – Да ну? И тебе в струю? Что она китаянка?

      – Очевидно.

      – Почему? Мне интересно – по-честному интересно.

      – Я просто нахожу восточную философию удовлетворительнее западной. Раз ты спрашиваешь.

      – Правда, что ли? А ты в каком смысле – «философию»? Побарахтаться и всяко-разно? В смысле, в Китае с этим получше? Ты в этом смысле?

      – Не обязательно в Китае, господи ты боже. На Востоке, я сказал. Нам надо этот пустой разговор продолжать?

      – Слышь, без балды, – говорю. – Кроме шуток. Почему с этим на Востоке лучше?

      – В это слишком сложно вдаваться, господи боже мой, – говорит этот Люс. – Они попросту считают секс переживанием как физическим, так и духовным. Если ты думаешь, будто я…

      – Так и я тоже! Я ж тоже его считаю, как ты его там, физическим и духовным переживанием и всяко-разно. По-честному. Но там все зависит от того, с кем, нахер, я это делаю. Если с кем-то, кого я даже не…

      – Бога ради, Колфилд, не так громко. Если не можешь голосом управлять, давай оставим эту…

      – Ладно, только слышь? – Меня распирало, и я точняк громковато орал. Иногда у меня с этим перебор, если меня распирает. – Я вот в каком смысле, – говорю. – Понятно, что это и физическое, и духовное, и художественное, и всяко-разно. Но я вот чего: ты ж не можешь так со всеми – с каждой девкой, которую зажимаешь и всяко-разно, – и чтоб вот так вот все выходило. Или можешь?

      – Давай оставим, – говорит этот Люс. – Ты не против?

      – Ладно, только слушай. Возьмем тебя и эту твою китаянку. Что у вас двоих так зашибись?

      – Я сказал – оставим.

      Я настырный, в душу полез. Это я понимаю. Только вот какая фигня в Люсе достает. Когда мы ходили в Вутон, он тебя заставлял излагать все самое личное, что с тобой творилось, а если ему начнешь вопросы задавать про него – злится. Этим интелям не в жилу с тобой по-умному разговаривать, если они сами базаром не заправляют. Им всегда лучше, чтоб ты заткнулся, если сами затыкаются, и валил к себе в комнату, если они валят к себе. Когда я ходил в Вутон, этот Люс терпеть не мог – это по-честному видать было, – когда закончит про пежиловку с нами трындеть у себя в комнате, чтоб мы еще сидели сколько-то и по ушам друг другу ездили. В смысле – мы с другими парнями. Не у себя в комнате. Этот Люс такое просто ненавидел. Ему вечно подавай, чтобы все по своим комнатам