Купидон с гранатометом. Ева Трикк

сниться совсем…

      И вот, наконец, год, прекрасный и проклятый год моей встречи-расставания с Богданом подошел к концу.

      В самый его последний день я утром поехала к своим на кладбище. Оно было пустым и сиротливым, как и моя душа.

      Я стояла у могилы родителей, занесенной снегом, и тихо плакала, ощутив здесь, на пустынном кладбище, особо остро, что теперь я осталась на всем белом свете совсем одна…

      Наплакавшись вдоволь, я пошла к выходу…

      Уже у самых кладбищенских ворот из моего сердца вышли горькие, как и все вокруг, стихи…

      Хорохоримся, нос задираем,

      Что за понт? Все равно проиграем

      На ристалище жизни и смерти,

      А уж ангелы там или черти

      Мы узнаем, как только подохнем,

      Перед этим ослепнем, оглохнем

      Пообвиснут и сиськи и члены,

      Так что тише, друзья, меньше пены…

      Всю дорогу в автобусе, увозящем меня к голоду, я плакала, уткнувшись носом в холодное и чуточку оттаявшее от моего дыхания окно…

      А потом вдруг взяла и поехала туда, в те места, где мы гуляли тогда с Богданом.

      Я надеялась хотя бы там уцепиться за какую-нибудь радость, за какой-нибудь смысл. Я даже нашла то самое кафе, где мы с ним сидели. И то самое место, где мы с ним расстались.

      Почему, почему я не последовал совету мудрой Агаты Кристи… Сказала же она таким вот дурам, как я: «Никогда не возвращайтесь туда, где вы были счастливы, если хотите, чтобы все пережитое там оставалось живым в вашей памяти».

      Это было сущей правдой, потому как после этого моего похода мне стало совсем невмоготу.

      А тогда, в тот мой поход по метам трудовой и боевой славы, шел снег, медленно опускался, кружился в воздухе, покрывая землю белым пуховым одеялом. Снежинки тихо-тихо падали ко мне на плечи, на башку мою пустую, на глаза зареванные… на самое сердце…

      Я шла, шла, а потом взяла и упала в глубокий сугроб.

      «Ах, как хорошо лежать в снегу… – думала я, раскинув руки и глядя на серые облака, – надеюсь, что я все-таки не проживу долго, лежа на таком холоде. Но хотя и холодно, однако это все же хорошо, потому как лед у меня внутри, в сердце, еще студенее…»

      Но потом мне вдруг стало жалко себя и захотелось все-таки проводить Старый год и встретить Новый: вдруг да и будет что-то в этом Новом году…

      Поэтому я вылезла из сугроба и потащилась к себе домой, в свою одинокую берлогу, где меня не ждал никто, даже кот…

      Иду по городу, украшенному к празднику всякими новогодними вывесками и прочими штучками-дрючками и вдруг чувствую, что нестерпимо хочу живую елку! Именно живую, а не ту, искусственную, что у меня дома где-то валяется, хочу, чтобы пахло от нее по всему дому хвоей и чтобы водичку ей подливать и иголочки осыпавшиеся потихоньку мести.

      Но как назло продажи елок нигде не наблюдалось.

      Тогда я решила на худой конец просто раздобыть где-нибудь елочную лапку. И тут вижу – вдалеке у светящейся витрины стоит женщина с большой сумкой