Оттепель не наступит. Даша Пац

этого следовало ожидать. Когда все разошлись, Аноре провёл руками по аккуратно зачёсанным волосам и спокойно спросил:

      – Кто такой Эрик Трульс?

      Я снял очки и потёр переносицу. Макс заговорил:

      – Это пьяница, не стоящий внимания. Но он дал нам информацию.

      – Поэтому вы его избили?

      – Мы его и пальцем не тронули, – сказал я. – Это ложь.

      – Но вы допустили, что о вас в разгар общественного недовольства полицией написали подобную статью. Вы до сих пор не научились искать управу на журналистов?

      – Виноваты. Исправимся, – отчеканил напарник.

      – Надеюсь на это. Устраните проблему. Если надо, арестуйте журналистку. Вы свободны.

      Удивительно, но отделались малой кровью. Через несколько минут мы с Максом уже спускались на лифте к снегоходу.

      – И даже никаких вычетов из зарплаты, – сказал я. – А ещё очень странно, что президент не разрешает разгоны.

      Макс хохотнул.

      – Аноре не сказал самое главное: скоро выборы. А разгон демонстрации дронами не то, чтобы повышает очки в глазах общественности.

      – Ага, зато голод, безработица и вечная рыба на завтрак очень уж повышают.

      – Тебе-то чего жаловаться? Что-то не замечал, чтобы ты одной рыбой питался.

      Я пожал плечами.

      – Никаких жалоб. Констатирую факты.

      Мы вышли из Департамента и быстро пересекли площадь. Темзы не было видно. Кто-то из прохожих стал улюлюкать. Я на всякий случай надел капюшон, и в тот самый момент под ноги приземлилась бесформенная красная клякса. Я инстинктивно отпрыгнул, но несколько капель всё равно попали на брюки и ботинки.

      – Чёрт! – выругался я.

      – Это кровь наших детей! – отчётливо послышался голос из толпы.

      – Она на ваших руках! – добавил кто–то.

      Мы переглянулись с Максом и быстро зашагали к парковке. Идея не разгонять бунтующих нравилась мне всё меньше. Судя по выражению лица напарника, ему тоже.

      Мы поспешили сесть и скорее убраться. Через лобовое стекло я видел лица людей, скандирующих лозунги. Они нас ненавидели. Каждый из них смотрел на меня так, словно это я похитил детей.

      И от этого во мне укрепилась злость на Аноре.

      «Я бы всё отдал, чтобы найти ваших детей живыми и невредимыми, – пронеслась в голове мысль, – или, если дела плохи, найти мразь, которая их похитила».

      – Кажется, у нас проблемы, – констатировал Макс, заводя мотор.

      Я промолчал, и тяжелая тишина висела над нами до самых теплиц. Слова были излишни: мы оба понимали, что дело дрянь. А ещё стало ясно, как белый день: разгон действительно не нужен. Это только ещё сильнее распалит пламя.

      До западных теплиц путь лежал через самые неблагополучные кварталы города. Тут никогда не бывало пробок, потому что у местных попросту не хватало средств даже на еду, не говоря о транспорте. Очень скоро небоскрёбы из стекла сменились на уродливые серые бетонные коробки, а за ними замаячили деревянные домики работников теплиц. Этот район назвали Кенией, по имени страны, на территории