Всадник между небом и землёй. Александр Викторович Каминский

была где-то под ним, внутри, и вряд ли кто знал о её существовании. А Ким порой был уверен, что города нет, есть только степь. Она, как хозяйка, впустившая гостя переночевать, дала ему ключ от пустой комнаты и кувшин с горячей водой. Он не задержится долго и утром опять исчезнет, как и все ночевавшие до него. Останутся только декабрь и холодная степь.

      * * *

      – А что, интересно, делает сейчас Роман? – спросил Ким, обращаясь к мёрзлому стеклу.

      На секунду Клим оторвался от чтения, словно прислушиваясь к чему-то, и … опять уткнулся в свою книгу. Вопрос (он знал это наверняка) вряд ли требовал ответа. Было вполне предсказуемо, что Роман, не дожидаясь прихода гостей, уже натаскал воды в баню, затопил печку и теперь сидит перед открытой дверцей и смотрит на огонь. Языки пламени пляшут по поленьям, а те трещат и темнеют от этой пляски, разгораясь всё сильнее. В зрачках отражаются узоры и вспышки огня; Роман щурит глаза, как кот, и всё также сидит на корточках у печи и уходить ему совсем не хочется. Насмотревшись на пламя, привычным движением он проводит ладонью по густой бороде, поправляет ремешок на часах и смотрит время. Половина шестого. «Наконец-то Ким… гитару мою… настроит, – неторопливо размышляет он, – вот если бы ещё и первую струну привёз…н-да…а про струну-то я ему и забыл сказать … вот ведь… незадача». Закрывает он, наконец, дверку печи, и шум огня стихает за нею. Лишь угрюмый гул пламени слабо доносится оттуда.

      – Зачем нам бежа-а-ть за семь синих море-э-й, – напевает Роман, проходя по холодному коридору в подвал. Пар изо рта. Ступеньки вниз. Горящие глаза в темноте…

      – Ко-тя, – назидательно произносит Роман, – ты опять? Ах, это Лерочка! Ах, ты моя сволочь!

      Он аккуратно берёт кошку на руки и включает в подвале тусклый желтоватый свет. Подбросив в котёл отопления пяток увесистых дровишек (кошка в это время сидит у него на голове), хозяин выключает свет, поднимается по ступенькам вверх и закрывает дверь подвала. Теперь надо бы подкормить Шарика (с улицы всё это время доносится жалобный вой и громыхание цепи).

      – Зачем нам бежа-а-ть…, – летит эхо по коридору, но холодные стены впитывают в себя эти отзвуки безучастно, будто погружённые в раздумья.

      * * *

      Тусклый желтоватый свет в автобусе едва ли позволял что-либо различать в книге. Вдобавок, постоянное качание и тряска на выбоинах дороги отбивали к этому всякую охоту. Клим закрыл книгу и обвёл взглядом автобус: пассажиры у передней площадки раскачивались, как маятники, умудряясь одновременно отсчитывать рубль пятьдесят кондуктору и держаться за поручни. На оледенелом стекле справа во всё окно был коряво выведен зодиакальный знак: ♈ – символ Овна. Кто-то, видать, всю дорогу оттаивал его от скуки голой ладошкой. Драконий дым изо ртов пассажиров изгибался над ним причудливыми мягкими змеями, и его было трудно удержать в поле зрения – он прыгал и трясся, будто хотел удрать со стекла.

      Ехали долго, причём настолько, что казалось, будто в этом автобусе они провели