Сломанный крест. История чёрного серебра. Любовь {Leo} Паршина

еще до утра работать.

      – А что же вы за Савиным не идете?

      – Подожду немного, чтобы не маячить перед охраной и другими гостями.

      – Правильно. Кого-то может смутить табун мужиков, выходящих из одного номера. А я, с вашего позволения, выйду так же, как и вошел. Ну, чтобы не вызывать вопросов и не портить отношения с руководством. Мало ли, нам еще что-то здесь понадобится…

      – Хорошо, Федя. Сегодня ты мне уже не понадобишься. Центр, – обратился Кречетов уже к Климову. – «Ангел» на сегодня выбывает. Отключайте его канал.

      – Вас понял, – отозвался Климов.

      – Приятное все-таки место, – заметил Федька, секунду-другую спустя.

      – Бордель.

      – Ну, бордель. Разве все так плохо. Девок здесь не на цепи держат.

      – Федь, я смотрел на зал через камеры охраны и, готов поклясться, видел девчонок, которым нет восемнадцати.

      – И что? Мне неполные шестнадцать было, когда любовник появился.

      – Один любовник – не поток клиентов.

      Федька пожал плечами, потом выпил залпом еще бокал шампанского и со вздохом плюхнулся на кровать – на спину, на крылья. И снова наступила тишина – но уже не напряженное молчание, а глубокое, спокойное, мирное безмолвие.

      – Что ни говорите, а хорошее место… Тихое.

      – Любишь тишину?

      – Только когда не один.

      Глядя на кусочек вечернего неба с ярко-розовыми облаками – картину в нише над кроватью – Федя протянул руку вверх.

      – Я, когда маленький был, думал, что взрослые просто так между собой грешат. Возятся себе… А детей на самом деле Бог дает хорошим людям.

      – Разве это не так?

      – Ну, косвенно, может быть. А я думал, что все на самом деле так и происходит: открывается ранним утром окно и Боженька на ладони ребеночка родителям протягивает.

      – И тебя, думал, также протянули?

      – Конечно! Я так ясно себе это представлял, что почти помнил: папе еще рассказывал, как меня ему с матушкой принесли прямо с Неба, маленького, в одной рубашонке. А он не помнил. Ох! – Федя почти простонал и провел ладонью по лицу. – Окошко да Божья ладошка…

      – Федь… – позвал Кречетов, еще не зная, что именно хочет сказать.

      Тот встрепенулся:

      – Вам пора?

      – Да, пожалуй.

      – Удачи с обработкой святош. Звоните, пишите. Митьке привет.

      – Спасибо. Обязательно передам.

      Кречетов подобрал ошейник со столика, пошел к выходу. Уже у дверей, в тесной коробке, служившей «прихожей», он оглянулся. Федька со смятыми черными крыльями лежал на белоснежной постели под окошком в искусственное, пронзительно-яркое небо. Словно бы почувствовав его взгляд, Федька открыл глаза, улыбнулся ему и подмигнул.

      – Счастливо, Андрей Палыч.

      – Счастливо, Федя.

      Кречетов положил ошейник в карман, вышел в коридор и умеренно быстрым шагом направился к служебному лифту.

      4. Холодные сны

      Проснулся Андрей Павлович в четыре часа