Ослиная Шура. Александр Холин

пахло ароматическим уксусом, и запах освежал, прояснял мысли и чувства. Грозовая пауза затягивалась, а Шурочке вдруг совсем расхотелось ссориться. Ведь ничего, собственно, страшного не произошло!

      Ну, обряд, ну посвящение. Сейчас многих посвящают кого в масоны, кого в художники, кого в дружбаны президента. Вон, первый президент Ельцин, вернувшись из Америки, сфотографировался в масонском плаще, и рожа при этом у него сияла, как начищенный пятак. А его ленинбургский наследник, похоже, не на много отстал от своего учителя. Может, не всё уж так страшно?

      – Кто здесь был? Что за девушка? – перевела она разговор на более безопасную тему.

      – Ты о чём? – не понял Герман. – Какая девушка?

      – Да вот эта, сиделка твоя, – Шура показала на полотенце. – Она была тут, ухаживала за мной. Всё это, конечно, довольно мило с твоей стороны, но лучше не надо было доводить меня до такого состояния. Во всяком случае, вполне можно предупредить меня о каких-то там мистериях заранее. К тому же я не тяжко больная, чтобы сиделку приставлять.

      Где-то в глубинах сознания девушки всё ещё ворочался недовольным червячком, давал себя знать нездоровый свободолюбивый протестантизм, когда хочется всё крушить, всех зарезать. Поэтому просто необходимо было хотя бы просто поворчать. Пусть не по поводу мистерии, так хотя бы по поводу сиделки!

      – Но в этой комнате никого не было, уверяю тебя, – Герман пристально посмотрел на Шуру. – Я сам закрыл дверь ключом, когда оставил тебя здесь.

      – А это откуда? – Шура вновь ткнула пальцем в полотенце.

      – Это я тебе на лоб положил, чтобы быстрее в себя пришла. Да и отсутствовал-то я всего ничего, так что сюда никто не мог войти. Тебе, скорее всего, что-то опять привиделось.

      – Привиделось? – хмыкнула девушка. – Ну да, к ней в гости собираться не стоит, рановато мне.

      – М-да, – Герман прошёлся по комнате, налил из сифона, стоящего на журнальном столике с кривыми ампирными ножками, воды, но пить не стал. Вернулся к Шуре, приподнял ей подбородок двумя пальцами, заглянул в глаза.

      – Чрезмерная эмоциональная и психическая нагрузка. Ну, ничего. Отдохнёшь денёк-другой, всё придёт в норму, снова будешь белой и пушистой.

      – И дерзкой? – кисло усмехнулась Шура.

      – Всенепременнейше! – подхватил Герман. – Благодарить ещё меня будешь за заботу. А сейчас я пойду, распоряжусь насчёт твоей одежды.

      Дверь за ним тихо закрылась. Шура встала. Босиком прошлёпала к зеркалу в такой же витой раме, как и ножки у журнального столика и принялась с удивлением разглядывать отразившуюся в нём почти незнакомую красивую статную женщину. На смуглой коже почти не было морщинок. Даже на шее! Пушистые чёрные ресницы, блеск растерянных глаз видела она в зеркале и не могла поверить. А брови! Из выщипанных капризным изломом превратились в нетронутые тонко очерченные, как у молодой девочки.

      – Господи! Что это?..

      Денёк-другой, обещанный Агеевым, обернулся в месяц-два, поскольку Шура была