Шизофрениада, или «Операция S». Егор Убаров

меня в этот раз.

      Он лукаво так усмехнулся, очки разбитые, перебитые поправил. А там диоптрия – такая минусовая! Мама не горюй! Даже осанка другая появилась. Ну прямо другой человек передо мной сидит, не Миха Леонов. Улыбается, Макиавелли небритый, и бумажку мятую к моему лицу рукой подносит. Гляжу на буковки – а там все латынь, цифры и печать! «Что это?» – спрашиваю. «Железный документ! – отвечает. – Отмазка на все случаи жизни, брат. Это доктор мой сварганил за полбанки. Тут» – заявляет, – прописано на латыни, что коли у меня видения или голоса поэтические опять начнутся, то враз мне нужно принять лекарство, что тут указано!

      А где ж его взять то? Хоть с рецептом, хоть без? Фиг ты его в наших аптеках купишь! Только в городе Нью-Йорке, в Америке! Вот где весь фокус-парадокс зарыт!» Мужики, что рядом за столиком закусывали, как слово Америка услышали, – на Мишку с подозрением посмотрели. Может подумали, что иностранец? Хотя…

      Миха обороты сбавил и уже шепотом продолжал, что дальше, мол, в справке – «приписка особая! Да какая?! Вовек», дескать, не догадаешься, «ни в жиссь!»

      Тут и меня интерес пробил. Заинтриговал, масон этакий!

      А приписка, говорит, такая: если у такого-сякого М. Д. Леонова в случае приступа не окажется таблеток этих заморских, то срочно… срочно(!), заметь, – в целях экстренной медпомощи полагается ему, М. Д. Леонову, двести грамм чистого спирту, то есть пузырь водки. Во как!

      Тут уж и я ахнул. Вот голова! Энштейн!

      Оказывается, месяц назад, когда я в Барнауле на съемках был, вызвали его на собрание в цех.

      Председателем сам Гунчиков, начцеха.

      – Ну, Михал Денисыч, конец тебе, мучитель-пьяница! Получили письмо на тебя из медвытрезвителя с «Угрежки»! Признаешь? Было дело? Ты в глаза смотри коллективу-то!

      А что на коллектив-то смотреть? У коллектива, чай, глаза тоже свинячьи, красные. Да и рожи помятые! Дело-то в понедельник было…

      Думал, надеялся Гунчиков, что все! Баста! Конец поэту! Что тот замямлит, заведет старую шарманку. Что, мол, «это в последний раз, что больше ни-ни!» Прет его, председателя, распирает. Почуял власть над творческой личностью, художником слова, стервятник! Все, говорит, кончилось наше цеховое терпение. Будем просить Дирекцию, чтобы удовлетворили требование коллектива. И за прогулы, антисоциальное поведение, выгнали тебя из наших славных рядов. Из рядов, в которых ветераны кино, осветители, с самим Пырьевым и Александровым создавали бессмертные творения отечественного кинематографа!

      А сам из графина – «бульк»… полстакана! А что там, в графине? Иди разбери!

      Ну, Мишку патриотическим жаром не испугаешь! Он у самого Андрея Мирошина, актера, из дипломата пузырь коньяка на съемках реквизировал! У того всегда одна-две в припасе были. Актеры – натуры чувствительные! Так Миша отомстил Андрею за неуважительную критику его «Восточного Сборника стихов»! Воистину, страшна месть поэта!

      Короче, брат, сцена как в фильме «Афоня»! Точь-в-точь…

      – Кто «за»? – председатель пытает.

      В