Тот же и другой. Андрей Бычков

кресло и пели и пело

      «Stay with me»

      Я придержал тебя за плечи пока ты садился

      О чем они поют? спросил ты

      Мы уже тронулись поворачивали на шоссе я молчал

      О чем они поют? повторил ты

      Я сказал

      Как – спросил ты – стэ

      Stay – сказал я

      Виз – спросил ты

      With

      Стэй уиз ми сказал ты

      12

      Жена лежала на диване. Лицо как будто плыло. Жена не узнала Валентина.

      «Пьяна», – догадался Валентин.

      Дверь в комнату Фила была по-прежнему открыта. Никого. Только раскиданные вещи. На полу рубашка, поломанная коробка из-под игры.

      И как будто уже сдвигалось что-то страшное. Под ногами. Пол, этажи. Весь дом складывался. Сдвигалось все, что было раньше. Что оказывалось обманом. И обнажалось что-то другое. Страшное и безжалостное…

      – Где Фил?! – закричал он.

      Лицо жены пьяно и бессвязно расползалось.

      – Где Фил?! – крикнул он снова ей в лицо.

      – Фил?

      Она бессмысленно захохотала.

      13

      Как идеальная игра не знает причин, не предполагает следствий. Что ты можешь быть маленьким, можешь быть большим. Можешь умереть, а можешь родиться. Два времени года – до и после – меняются местами, как пространства, согнутые наполовину. В тонкой толщине, в эфемерности, в эфирности, в истончении самых слабых до самых сильных. Как никак. Снова качели. Морская болезнь на суше. И начало – самое маленькое из начал. Росток. Иллюзия. Флейта. Летающий барабан. Как у Пинк Флойд. Из комнаты в комнату. Ищет палочки, молоко. Но его нет, молока. Или наоборот – молока много. Белые «нет». Или «да» чего-то другого? Как идеальная игра. Когда никого нет – уже никого нет. Или еще никого нет.

      Под солнце ночи он вышел идти искать. Фонари – близкие корзины с любопытными вниз. Лампочки – зрачки. Со всех сторон. Шуршат, как лучезарные мыши. Сирень ненаглядная на аллее – знак зимы. Светящиеся ботинки девочки. Побежала от карусели. Полтретьего ночи. Светящийся зигзаг. Какая еще девочка в полтретьего ночи… Теплее, теплее, как в той детской игре. Где сидит фазан. Неслышно он прошел по аллее. Гравий шуршал. Вода была рядом. Огромное озеро. Шуршали волны. Шуршало в ушах. Перламутровые мудрые раковины. Прослушивались. Прибой. Как молодой козодой. Причины всегда льнут к причинам, идут толпой к водопою. А следствия льнут к следствиям. И значит, Филипп жив. Где-то совсем рядом. Даже если и мертв.

      В троллейбусе навстречу проезжал господин. И Валентин повернул вслед. В обратную сторону от метро. От зигзага и росчерка метро. Где метро уже расписывалось в своей несостоятельности. Отрекалось от себя, от своих поездов и от туннеля. Как будто метро догадалось, что ему не обыграть ни Фила, ни его отца. Потому что игра отца идеальна.

      Часть 2

      1

      Разворот в сторону и укол. Никто не знает. И я не знаю.

      Снег склона слепил, ослеплял. Белое, а выше – синее. Опустить защитные, вдохнуть морозный.

      Бодрит.

      Шурша и вжимаясь в наст, мимо проносились