Народ на войне. Софья Федорченко

мы за себя не заступники были, с нами, бывало, что хошь, то и делай. А теперь повыучились. Я каждый день под смертью хожу, да чтобы моей бабе крупы не дали, да на грех… Коль теперь попустить будет – опять на войну что отару погонят… Нет, я так решил: вернусь и нож Онуфрию в брюхо… Выучены, не страшно… Думаю, что и казнить не станут, а и станут, так всех устанут…

      Ты лети, лети, газета,

      Во деревню бедную,

      Расскажи родне, газета,

      Про войну победную.

      Чтобы знали нашу долю,

      Про сынов бы ведали,

      Чтоб воину дали волю,

      А в обиду б не дали…

      VIII

      Что о войне думали

      Восходи-восходи, солнце ясное.

      Восходи-восходи по поднебесью,

      Кровь-войну пригрей, повысуши,

      Солдатскую долюшку повыслушай.

      Как и день идешь, как и ночь бредешь,

      Как ни дня не видать, ни звездочек,

      Как нету ни роденки, ни женушки,

      Ни родителей и ни детушек,

      А как всем людям здесь судьба одна,

      Как судьба одна, смерть – страшна война.

      Об одном жалко солдата, что у него голова на плечах… Эх, кабы да только руки-ноги, воевал бы беспечально, царю славу добывал.

      Любил я деньги и добро всякое прежде. Все не то что свое считал, а хорошо и папашино знал, и наследства ожидал с мечтанием. Одежду на войну дали, все аккуратненько справил, берег и сапоги, и мелочь разную. А попал я сюда да продырявился на первый месяц, и отпал я от вещей раз и навсегда, словно с войной-то никому вещи не по росту. Выросли мы больно, души так и той не хватает.

      Нет добра в моей душе для дома оставшихся. Когда читаю, что там жить худо, – радуюсь… Пусть, думаю, пожрут друг друга, как гады, за то, что нас на муку послали…

      Привычка – великое дело. Я теперь хорошо привык: ни своего, ни чужого страху больше не чую. Вот еще только детей не убивал. Однако думаю, что и к тому привыкнуть можно.

* * *

      И сколько этих хлопот бывает при хозяйстве, облипнет тебя сеткой мелкою, словно перепела, – не выбиться. На войне-то хоть сеть крупна, больше через нее видно.

      Брали мы в те поры с большого бою и очень распалили себя. Удержу нет, рука раззудилась. Я вон какой мирной, а тут, как пришел, кошку брюхатую штыком пырнул. Только и подглядываю, как бы подраться… Потом-то уж сном злоба разошлась. А как так-то, изо дня в день, – во пса лютого оборотиться недолго.

      Заскочила тебе блоха в ухо, а ты баешь – гром. Свет белый шкурой своей загородил. А ты погляди-ка за шкуру – вот и не будешь из-за кажной вши без души.

      Устал я воевать. Сперва по дому тосковал. Потом привык, новому радовался… Страх пережил – к бою сердце горело. А теперь перегорело, ничего нету… Ни домой не хочу, ни новости не жду, ни смерти не боюсь, ни бою не радуюсь… Устал…

      Я такой глупой был, что спать ложился, а руки на груди крестом складывал… На случай, что во сне преставлюсь. А теперь ни Бога, ни черта не боюсь… Как всадил с рукою штык в брюхо – словно сняло с меня что-то…

      Все наново переучиваю. Сказал Господь, Сын божий: