Филиал. Истории для кино. Александр Житинский

портрет. Будто сидит она в кресле с Митенькой на руках, а позади вся наша квартира дыбом. Кто сидит, кто бежит, кто под душем, кто у самовара. И я при дверях в форме. Все мелкие, как тараканы, одна Катька большая.

      – Слава, ты не заболел? Иди домой.

      Он головой трясет.

      – Что же ты – здесь ночевать будешь?

      Он кивает.

      – Так ты ж мне филиал сожжешь. Начнешь курить, а здеся бумаги.

      Он тычет пальцем в огнетушитель: потушу, мол.

      – Да что у тебя – язык отнялся?!

      Снова кивает, но хоть улыбнулся, и то слава богу! Ну и пусть сидит. Втрескался в Катьку, не иначе. Вон какую картину отгрохал.

      Повесила я ключи на доску, доску на замочек заперла.

      – Я ушла! Филиал не спалите! – крикнула всем.

      И дверью – хлоп.

      БУСИКОВ. Тихо в филиале. Ночь… Из крана на кухне вода капает, звон ее гулко разносится по квартире. Я лампу на штативе установил перед моею Мадонной и сижу, смотрю на нее.

      Тени в мастерской, все причудливо – не так, как днем.

      Услышал мяуканье за дверью, поднялся.

      – А-а, это ты, Мурзик… Заходи, – впустил кота Виктории Львовны. Он степенно зашел.

      – Правда, хороша, Мурзик? – показал ему на портрет. – В жизни она еще лучше. Впрочем, ты знаешь…

      Кот на кресло вспрыгнул, свернулся калачиком. А я подошел к селектору и долго смотрел на него, решаясь. Была не была! Нажал на клавишу.

      – Катя, ты не спишь? – тихо сказал и почувствовал, что голос дрожит. – Это я, Слава…

      КАТЯ. Я голову от подушки подняла, со сна ничего не соображаю. Откуда здесь Бусиков? Кубарем скатилась с тахты – и к селектору. Прикрутила громкость, чтобы Митька не проснулся. Но не выключила. Сижу в ночной рубашке, слушаю. А Бусиков говорит.

      – Теперь ты всегда со мной, понимаешь? Я сижу и смотрю на тебя, работать совсем перестал. Я только когда тебя написал… То есть вас с Митей… понял, что я… Катенька, мне трудно это произнести, я уже лет пятнадцать таких слов не говорил. Потом я женат, понимаешь… Короче говоря, хорошая штука – селектор. Он придает мне духу. Так бы я не решился. Сейчас скажу. Неважно, слышишь ты меня или нет. Даже хорошо, что меня никто не слышит…

      ЛЮСЯ. Сидим, пьем чай. Все сделали. Половина первого. Слушаем Бусикова по селектору. Он у нас вместо программы для полуночников.

      «Я люблю тебя, Катенька. Говорю это при свидетеле. Здесь у меня Мурзик, он слышит…»

      – Мурзик у него, – киваю я Виктории Львовне.

      – Может, выключим, Люся? Неудобно подслушивать…

      – Ничего по селектору в любви объясняться!

      «…Вот я и сказал. Если ты мне не веришь, если не принимаешь мою любовь, то ничего не говори мне утром. Сделай вид, что ты этого не слышала. Я буду думать, что ты просто спала. Но если ты слышишь и если чувствуешь то же, что чувствую я, то дай мне знак…»

      – Интересно какой? – я отхлебываю чай.

      «…Знаешь, в кабинете шефа в углу переносная урна для голосования. С прошлых выборов осталась. Положи в нее что-нибудь. Ну хоть заколку, что ли…»

      – Остроумно, – комментирует Виктория Львовна. –