Спартак. Рафаэлло Джованьоли

в триклиний вошел один из рабов Катилины и, подойдя к своему господину, что-то шепнул ему.

      – А! Наконец-то! – вскричал тот громким и радостным голосом. – Веди его сюда вместе с его тенью![9]

      Раб поклонился и хотел удалиться, но Катилина остановил его и прибавил:

      – Будьте с ними почтительны. Омойте им ноги и натрите их благовониями. Облачите в пиршественные одежды и украсьте головы венками.

      Раб снова поклонился и направился к выходу, но Катилина окликнул его:

      – Эпафор, вели подать еще два прибора для новых гостей и переведи отсюда музыкантов и всех рабов в залу для бесед, куда мы перейдем потом на веселую оргию, которая продлится за полночь.

      Пока Эпафор исполнял приказание, гости молча прихлебывали из серебряных чаш старое фалернское и с любопытством ждали появления новых гостей. Немного погодя они вошли, одетые в белые туники, в венках из роз на голове. Это были Спартак и Крикс.

      – Да хранят боги этот дом и его благородных гостей! – сказал, входя, Спартак.

      – Привет всем вам! – добавил Крикс.

      – Честь и слава тебе и твоему другу, храбрый Спартак! – ответил Катилина, идя навстречу рудиарию[10]и гладиатору.

      Он взял Спартака за руку и повел его к тому ложу, которое сам перед тем занимал, а Крикса усадил на скамью напротив консульского места и сам сел возле него.

      – Ты не пожелал, Спартак, разделить сегодня мой ужин с этими благородными и достойными людьми, – сказал Катилина.

      – Не пожелал? Я не мог, Катилина, и предупредил тебя об этом, если только твой привратник передал тебе мое поручение.

      – Да, он передал мне, что ты не можешь явиться к ужину.

      – Ты, вероятно, угадываешь причину, помешавшую мне прийти… Я не мог доверить ее привратнику… Мне понадобилось быть в одной таверне, которую посещают гладиаторы и где я должен был встретиться с людьми, пользующимися большим влиянием среди этих несчастных.

      – Так гладиаторы в самом деле вздумали освободиться, рассуждают о своих правах и собираются защищать их с оружием в руках? – не без иронии спросил Луций Бестий.

      Лицо Спартака вспыхнуло; он ударил по столу своим сильным кулаком и горячо вскричал:

      – Да! Клянусь всеми громами Юпитера, что… – Но, сдержавшись, продолжил смягченным тоном: – Что мы возьмемся за оружие, чтобы добиться свободы угнетенным, если это будет угодно богам и вам, благородные и могущественные патриции.

      – Он ревет, как бык, этот гладиатор, – прошептал Курион, который уже дремал, кивая лысым черепом из стороны в сторону.

      – Такая наглость приличествовала бы только диктатору Сулле Счастливому, – добавил Кай Антоний.

      Катилина, предвидя, до чего могут довести насмешки Бестия, приказал рабу подать новоприбывшим гостям фалернского. Когда тот вышел, хозяин сказал, поднявшись с места:

      – Представляю вам, благородные патриции, вам, несправедливо лишенным власти и богатства, на которое вам дают право величие вашей души и ваши всем

9

У древних римлян приглашенный гость имел право привести с собой кого-нибудь из своих друзей, и друг назывался его тенью.

10

Рудиариями звали в Древнем Риме гладиаторов, получивших свободу.