Спартак. Рафаэлло Джованьоли

Кай Тавривий.

      – Завидую вам, что вы так хорошо понимаете, а вот я так признаюсь, ничего не понимаю в этом случае.

      – Полно морочить-то нас!

      – Клянусь богами, не понимаю.

      – Ладно! Варин подразумевает преступную связь весталки Лицинии с твоим патроном Крассом.

      – Ложь и клевета! – с негодованием вскричал верный клиент.

      – Это такая гнусная ложь, о которой и думать-то не следовало бы, а не только говорить.

      – И я то же говорю, – иронически заметил Варин. – Но поди разуверь этих добрейших квиритов! Они хором кричат о святотатственной любви твоего патрона к красивой весталке.

      – Повторяю вам, что это клевета.

      – Слушай, любезный Апулей, с твоей стороны понятно и похвально отрицать это, но нас ты не проведешь, клянусь Меркурием! Любви не спрячешь; она просится наружу. Если бы Красс не любил Лицинию, то не сидел бы возле нее на всех публичных собраниях, не осаждал бы ее своим ухаживанием и своими нежными взглядами. Ведь мы понимаем, что это значит, и сколько ты ни тверди «нет», а мы все-таки будем говорить «есть». Моли-ка лучше Венеру Мурцийскую со всем жаром, какой придают тебе щедроты Красса, чтобы не сегодня завтра в это дело не вмешался цензор.

      В эту минуту какой-то человек среднего роста, но геркулесова телосложения, с черными глазами и черной бородой и с энергическими чертами смуглого лица, подошел к Спартаку и слегка ударил его рукой по плечу.

      – Ты так погрузился в свои думы, что глядишь и не видишь ничего перед собой, – сказал он ему.

      – А! Крикс! – вскричал Спартак, проведя рукой по лбу как бы с тем, чтобы разогнать свои мысли. – Я не заметил тебя.

      – А ведь глядел на меня, когда я проходил внизу мимо тебя с нашим ланистом Ацианом.

      – Черт бы его побрал!.. Ну, что скажешь?

      – Я виделся с Арториксом. Он вернулся из своего странствования.

      – Был в Капуе?

      – Был.

      – Сговорился с кем-нибудь?

      – С одним германцем, неким Эномаем, самым энергичным и смелым в школе. Он считается силачом.

      – Ну и что же? – нетерпеливо спросил Спартак, глаза которого радостно заблестели.

      – У этого Эномая такие же планы и надежды, как и у нас. Он сейчас же ухватился за нашу мысль и дал клятву Арториксу, что будет пропагандировать наше священное и справедливое дело, – прости, что я говорю «наше», когда должен был бы сказать «твое»! – среди наиболее энергичных гладиаторов школы Лентула Батиата.

      – Ах! – воскликнул Спартак в неописуемом волнении. – Если бы боги олимпийские оказали поддержку несчастным угнетенным, то, я уверен, через несколько лет рабство исчезло бы с лица земли.

      – Только Арторикс передавал мне, – продолжал Крикс, – что этот Эномай хотя и очень храбр, но опрометчив, неосторожен и непредусмотрителен.

      – А! Это нехорошо… это плохо!

      – И я подумал то же самое.

      Оба гладиатора помолчали, и потом Крикс спросил Спартака:

      – А Катилина что говорит?

      – Я начинаю убеждаться, что он никогда не присоединится к