Фрик. Яков Звонарёв

весельем оглядел Диму смеющимися голубыми глазами. Белокурые локоны сбились от ветра, и теперь стояли забором. Видимо, он пошёл в мать, что теперь едва поспевала за сыном на каблуках.

      –Непослушный! – пожаловалась она Валентине Ивановне, – Говорила же…

      Не закончив фразу, она припустила за мальчиком, время от времени грозя ему страшными, но пустыми карами.

      Валентина фыркнула и взглянула на Диму, намереваясь что-то сказать, но слова застряли у неё в горле. Впервые за целый год он улыбался во всё лицо, глядя, как незнакомая женщина играет в догонялки со своим сыном. Он вырвал руку и побежал вперёд, поминутно оглядываясь. Валентина Ивановна поняла намёк. Хитро улыбнувшись, она крикнула:

      –Вот догоню! – и сорвалась с места.

      На качелях, лавочках, шведских стенках – дети, мамочки и бабульки, что так же в этот день не смогли усидеть дома. Взрослые изредка отвлекались от разговоров, завидев, что кто-то забрался слишком уж высоко, либо с аппетитом принимался есть песок. Тут и там были слышны окрики:

      –Куда полез! А ну, упадёшь!

      –А ну иди сюда! Покажи руки!

      И всё в таком духе. Но всё на краткое мгновение замерло, когда на площадку забежали двое ребят – запыхавшийся Дима и голубоглазый пацан.

      –Какой милаха! – вырвалось у ближайшей женщины с химической завивкой на голове.

      И казалось, что с этим соглашалось даже солнце, чьи лучи рикошетом отскакивали от золотых волос мальчика. Он смотрел вокруг с неподдельным весельем и азартом, словно призывая всех остальных разделить этот ясный день с ним.

      Дети убежали, и Валентина Ивановна обратилась к матери мальчика:

      –Ох! Давненько я не бегала.

      –А для меня привычное дело. Лёшка постоянно думает, что обгоняет меня – и ладно. А вашему сколько лет?

      Лёшка носился по площадке, подобно заведённой юле. Спустя пару минут не было уже никого, кто его до сих пор не заметил и не перекинулся хотя бы парой фраз. Мальчику очень нравилось такое внимание.

      Оставался только один.

      Дима очень устал гоняться за новым знакомым, и теперь задумчиво следил за ним, стоя чуть поодаль от площадки и растерянно теребя оранжевые шортики, подобранные к рубашке с узором из долек апельсина. Наконец, сдался и полез в рюкзак. Выудив блокнот, бегло осмотрел площадку, небо, деревья, и принялся рисовать.

      Для семилетнего, рисовал он сносно. Это не было его сильной стороной, причём он сам это быстро понял, поскольку руки у него иногда начинали непроизвольно дрожать. Он стоически переносил эти приступы, хотя они нападали так внезапно, что ровные черты часто превращались в каракули.

      Он изобразил площадку, маму, хорошо набросал шведскую стенку и шатающиеся за ней деревья. Затем вытянул вперёд руки с блокнотом, прикидывая, чего не хватает. Не хватало людей, как и всегда. Их он рисовать не любил, особенно в движении, потому что неизменно получалась какая-то жуть. Дима решил, что сойдёт и так, и уже совсем было отложил ручку, как Лёша с криком, которому позавидовали бы древние варвары, запрыгнул