Дочь палача. Оливер Пётч

чтобы подозреваемый стал сговорчивее. Насчет Марты палач не был настолько уверенным.

      Казалось, знахарка спала. Когда Якоб подошел к решетке, Марта резко подняла голову. Забренчало. К рукам от колец в стене тянулись ржавые цепи. Штехлин попыталась улыбнуться.

      – Заковали, как бешеную псину, – указала она на цепи. – Да и кормежка не лучше.

      Куизль усмехнулся.

      – Уж не хуже, чем если бы ты осталась дома.

      Лицо Марты помрачнело.

      – Как там мой дом? Небось, разгромили все, что можно?

      – Туда я еще загляну. Но сейчас у тебя есть заботы поважней. Они думают, что это ты. Завтра я приду с секретарем и покажу тебе инструменты.

      – Уже завтра?

      Куизль кивнул. Затем пристально посмотрел на знахарку.

      – Марта, скажи честно, это вправду ты?

      – Нет, во имя пресвятой Девы Марии! Никогда я не смогла бы сотворить такое с мальчиком!

      – Но он бывал у тебя? И ночью перед убийством?

      Знахарка мерзла. На ней была только льняная сорочка, в которой она спасалась от Гриммера и его дружков. Женщина дрожала всем телом. Якоб протянул ей свой длинный потрепанный плащ. Она молча приняла его через решетку и накинула на плечи. Только после этого она начала говорить.

      – У меня бывал не только Петер. Несколько других тоже. Им, видимо, недоставало матери.

      – Кто эти другие?

      – Ну, сироты вроде. София, Клара, Антон, Йоханнес… Это все. Навещали меня, иногда несколько раз в неделю. Мы играли в саду, я варила им мучную похлебку. У них никого больше нет.

      Куизль припомнил. Он тоже, случалось, видел детей в саду знахарки. Однако никогда не обращал внимания, что все были полными сиротами.

      Палач знал, как жилось уличным детям. Зачастую они собирались кучкой в стороне от всех. Он уже несколько раз вмешивался, когда другие дети сообща набрасывались на сирот и избивали их. На них словно написано было, что это жертва, на которую непременно нужно напасть. Якобу вспомнилось собственное детство. Он рос грязным, нечестивым сыном палача, но у него имелись, по крайней мере, родители. Счастье, которого лишались все больше детей. Большая война у многих забрала близких. Таким бедолагам город назначал опекунов. Чаще ими становились горожане из управления, но иногда и ремесленники, которые при этом прибирали к рукам имущество покойных родителей. В семьях, и без того уже больших, таким детям мало что перепадало. Их принимали, терпели и редко любили. Просто еще один едок, которого подкармливали лишь потому, что нужны были деньги. Куизлю становилось ясно, что эти сироты считали ласковую Штехлин второй матерью.

      – Когда они были у тебя в последний раз? – спросил он Марту.

      – Позавчера.

      – Значит, в день перед ночным убийством. Петер тоже?

      – Да, конечно. Такой внимательный был мальчик… – По засохшей крови на лице потекли слезы. – У него не стало матери. Она умерла у меня на руках. Петер и София, все-то они хотели разузнать. Как я стала знахаркой, какие травы беру… Всегда следили, как я растирала порошки…