Дочь палача. Оливер Пётч

обладал крысиным слухом.

      Палач отворил дверь и вошел в тесную комнату. За письменным столом сидел Иоганн Лехнер, едва различимый среди книг и пергаментов. В правой руке он держал перо и что-то царапал в черновике, левой указал Куизлю на стул. Хотя в окно пробивались первые лучи солнца, в комнате царил полумрак, единственная сальная свеча давала тусклый свет. Палач опустился на табурет и стал ждать, пока секретарь отвлечется от своих документов.

      – Знаешь, зачем я тебя вызвал?

      Лехнер устремил на палача пронизывающий взгляд. Судебный секретарь унаследовал черную бороду от отца, который сам служил секретарем в Шонгау. Такой же бледный, те же черные, внимательные глаза. Семья Лехнеров имела большое влияние в городе, и секретарь с удовольствием давал почувствовать это собеседнику.

      Куизль кивнул и принялся набивать трубку.

      – Оставь, – поморщился секретарь. – Ты же знаешь, я не терплю дыма.

      Палач убрал трубку обратно и вызывающе посмотрел на Лехнера. И заговорил лишь спустя некоторое время.

      – По поводу Штехлин, полагаю.

      Иоганн Лехнер кивнул.

      – Народ негодует. Уже сейчас, а случилось все только вчера. И люди говорят…

      – А я что сделаю?

      Лехнер перегнулся через стол и попытался улыбнуться. Вышло лишь наполовину.

      – Ты ее знаешь. Вы ладите с ней. Она принимал роды у твоей жены. Я хочу, чтобы ты поговорил с ней.

      – И о чем же мы должны поговорить?

      – Уговори ее, чтобы она призналась.

      – Чтобы она… что?

      Лехнер еще больше перегнулся через стол. Их лица были теперь совсем близко.

      – Да, ты все верно понял. Чтобы она призналась.

      – Но еще ничего не доказано. Пока только бабы болтают. Мальчик пару раз заходил к ней, вот и все.

      – Нужно поскорее с этим покончить, – Лехнер снова откинулся на стуле и принялся барабанить пальцами по подлокотнику. – Слухов уже слишком много. Пустим это на самотек – наступят времена твоего деда. Тогда придется тебе потрудиться.

      Палач кивнул. Он понял, на что намекал Лехнер. Всего семьдесят лет прошло с тех пор, как во время известного процесса над ведьмами в Шонгау десятки женщин отправили на костер. Все началось с непогоды и нескольких непонятных смертей, а переросло в целое сумасшествие, и каждый обвинял каждого. Дед Куизля, Йорг Абриль, обезглавил тогда более шестидесяти женщин, и после тела их сожгли. Мастер Йорг разбогател на этом и приобрел известность. У некоторых подозреваемых находили так называемые колдовские отметины – родимые пятна, по форме которых определяли судьбу бедных женщин. В этот же раз речь шла о еретическом символе, и даже Куизль не мог отрицать его принадлежность к колдовству. Секретарь был прав. Люди и дальше будут искать знаки. И даже если убийства не продолжатся, подозрения все равно не прекратятся. Пламя, способное перерасти в пожар и поглотить Шонгау. Необходимо было, чтобы кто-то признался и принял всю вину на себя.

      Марта