Зеленый огонь. Тим Грин

меня.

      Я вернулся в гостиную, где вместо Мирты в воздухе плавал дым, и начал ходить по дому, но ее нигде не было, она не отзывалась. Сперва я подумал, что обидел ее, но успокоил себя тем, что она просто ушла в супермаркет, и сел за заметки.

      Ничего не выходило. Я не мог собраться с мыслями, перед глазами непременно возникало загорелое тело моей подруги. Я буквально выбился из сил, пытаясь что-то написать, и, в конце концов, разозлился. Какая-то часть меня сопротивлялась притяжению, которое излучала Мирта.

      Нужно было проветрить голову. Я решил купить продуктов и приготовить чего-нибудь для Мирты, но, направляясь к входной двери, услышал ее голос:

      – Куда это ты собрался?

      Обернувшись, я увидел подругу лежащей на диване, едва прикрывшую гладкое тело простыней. Кажется, я разбудил ее. Мирта повторила свой вопрос. Я ответил, что хочу прогуляться. Она поднялась, придерживая ткань на груди, и стала кричать, что я в опасном районе и что здесь нельзя ходить, как гринго.

      – Ми амор, чудо, что тебе еще не проломили голову!

      Я не нашел, что ответить. Я был так поражен этим выступлением и видом ее голых бедер, что молча ушел на кухню.

      В плетеных корзинах, стоящих на полу, я обнаружил несколько крупных картофелин, луковицу, подвядшую морковь и почти высохший зубчик чеснока, на полках нашлись мешочек с чечевицей, немного изюма, парочка яиц, банка с маслинами и даже кусок слегка заплесневелого твердого сыра.

      Вскоре Мирта пришла, завернутая в простыню, и извинилась. Она смущенно, но при этом и вызывающе улыбаясь, объяснила, что ноябрьская жара ее убивает. Она поведала мне, что первое время, после переезда в Буэнос-Айрес, без конца плакала. Не помогали ни открытые во всем доме окна, ни мокрые полотенца, ни хождение голой.

      – И эта ужасная влажность! Хлеб плесневеет за пару часов, а волосы никогда не сохнут, посмотри, – она заставила потрогать ее волосы. Они не были мокрыми, как я ожидал, а скорее мягкими, приятными на ощупь. Это были очень крепкие волосы. От ее тела в простыне исходил жар.

      В попытке сменить тему я сообщил ей, что приготовлю нам поесть, на что Мирта досадливо застонала.

      – Еда – это, конечно, хорошо. Но ты можешь занять руки чем-то более важным для меня.

      Я не стал уточнять, что она имеет в виду. Мирта ушла с кухни, а я принялся отмывать духовку. Изнутри она вся была испачкана засохшим жиром, что не вязалось с общей вылизанностью дома.

      Прошло время, я поставил котелок с водой на огонь и подумал, что с Миртой нам нужно серьезно поговорить. Но, когда вошел в гостиную, увидел ее в хорошем расположении духа. Она вернулась в то хлопковое платье, которое ей очень шло. Мое желание разговаривать улетучилось.

      За окном потемнело и начался ливень. Мирта распахнула дверь на улицу, и в прихожей запахло дождем. Солнце осветило стену дома напротив, и стоящую в дверях мулатку красиво очертил полумрак. Она начала танцевать, и я присоединился к ней. Поначалу