Лики Богов. Тара Роси

рубаху. От неожиданности чернявая взвизгнула, вцепившись в льняную ткань. Под хихиканье Радмилы, девушка одела рубаху, что и впрямь больше походила на платье. Вот только ворот обнажал ключицы, но предчувствуя гнев златовласой, беглянка не проронила ни звука.

      – Поясом затени, так совсем ладно станет, – предложила Радмила.

      – На такую что не одень, всё сядет ладно, – подтвердила Умила, завязывая на Любаве пояс. – Перси* пышные, чресла* круглые, не то, что мы с тобой – кожа с костьми.

      – Да, – вздохнула Радмила, – мы завсегда носимся, аки сайгаки*, по ветвям векшами* прыгаем, да в сёдлах скачем. Как тут чему нарасти? Кабы ещё поесть можно было вдоволь, а то, что успел из котелка вытащить, то твоё.

      – Ладно, девки, – смутилась Любава, – вам бы жаловаться, одна другой краше.

      – Твоя правда, чернявая, – улыбнулась Радмила, спрыгивая с дерева, – перечить не стану. Идём, девки, заждались нас уже. Как пить дать, ворчать мужики станут.

      Девичьи голоса послышались из-за густой поросли кустарника, лес выпустил преобразившихся красавиц. Дружинники, уж рассевшись по коням, томились в ожидании. Волот пригласительным жестом указал Любаве на скакуна. Усадив её в седло, повёл коня под уздцы. Синеглазая видела, как воины тронулись к лесу, позвякивая мечами и котелками, как грациозно сидят верхом омуженки, как Умила махнула ей на прощанье. Всё-таки добрая она, хоть и ворчит неустанно. Волот улыбнулся Любаве, вызвав в душе тёплый всплеск.

      – Скажи, чего от тебя османы хотели? – спросил он, немного помолчав.

      – Моя мать знахарка, людей лечит. Османы хотели, дабы она за их раненых взялась. Мать отказалась, посему они меня выволокли из дому, хотели напугать её.

      __________________________________________________________________

      Перси* – грудь.

      Чресла* – бёдра.

      Сайгак* – копытное животное, является представителем подсемейства антилоп.

      Векша* – белка.

      – Ясно, – сказал витязь и грустно добавил: – Моя мать ведуньей была. Людей лечила, с Богами да духами говорить могла. Я уж лик её светлый позабыл совсем.

      – Давно её не стало? – робко спросила девушка.

      – Мне пять лет было, Умилке – три, остались мы с отцом. Он хороший, лаской никогда не оделял, но матери не хватало… особенно Умиле.

      – Жаль мне вас, – сказала Любава, положив руку на его плечо.

      Деревня была уж совсем близко. Остановив коня, Волот посмотрел на девушку. Чернявая улыбнулась ему и хотела слезть, решив, что дальше он её не повезёт. Соскользнув с седла, девушка оказалась между скакуном и витязем, в смятении подалась в сторону, потеряв равновесие. Сильные руки сжали талию, не дав упасть.

      – Скажи, Любавушка, – спросил Бер, утопая в синих глазах, – коли я решу наведаться к тебе, будешь ли ты мне рада?

      – Буду, – улыбнулась она и, поднявшись на носочки, поцеловала его щёку. – Как не радоваться тому, кто тебе жизнь спас?

      – Ну, а коли забыть про то, – замялся витязь. – Кабы я пахарем был, стала бы ты ждать меня?

      – Забавен ты, Волот, – засмеялась Любава, –